Штрафники штурмуют Берлин. «Погребальный костер III Рейха»

– Ладно – пулю, – подхватил Липатов. – В атаку, вон, повел ребят… Как был, с пистолетом в руке. Молодец, политрук… Орал так, что у немцев контузия случилась…

В другой ситуации это, наверное, выглядело бы странно: штрафник, подчиненный, хвалит лейтенанта, а того распирает от восторга и радости. Еще бы: одолел то, что прежде оказывалось сильнее его, выкричал свой страх, пока бежал на вражеские автоматы. Впервые воспринимают его так, как и должны были – политруком взвода, а не трусливым Курносиком.

XXI

Спотыкаясь, цепляясь ногами за ветви и корни деревьев, они стали огибать поляну. По словам Липатова, где-то здесь, на правом краю, должны были находиться бойцы Затонского. Вдруг поляну прошил насквозь молниеносный высверк огненной струи, которая оборвалась взрывом. Он вспучился на самом краю, вокруг ствола дерева, окутав его облаком пламени. Высоченная сосна, переломившись в месте взрыва, с шумом упала на соседние деревья, по пути с треском ломая сучья и ветви.

Этот взрыв, маломощный, резанув по глазам Аникина оранжево-белой вспышкой, и остальных заставил невольно зажмуриться. Перед тем как у Андрея смежились веки, в мозгу его успела запечатлеться картинка черно-красного фотоснимка: вдоль всего пространства поляны, прошитой пунктирами очередей, то тут, то там торчали двигавшиеся и шевелившиеся округлые силуэты. Почти каждый из них выбрасывал кроваво-красный зубчик огня. Отсвет взрыва – скорее всего, это взорвалась граната фа-устпатрона – высветил ближние силуэты более четко. Это были бойцы, они вели стрельбу куда-то вправо. Даже можно было разобрать стеганые полосы телогреек лежащих, чью-то ушанку, блеснувшую каску.

Совсем близко от поросли молодых сосен, сквозь которую продирались взводный и его товарищи, лежал убитый. То, что он мертв, Андрей осознал сразу, скорее, его осенило на уровне подсознания. Неестественно вывернутый на левый бок, с рукой, задравшейся вверх и изогнувшейся в локте, да так и застывшей.

Вражеские пули перебили на этой руке пальцы, и теперь они жутко болтались, держась одной кожей, будто повешенные – на виселице.

Дальний угол поляны, куда все залегшие поперек поляны штрафники целили свои выстрелы, был погружен в непроглядную тьму, которая стала еще гуще, когда занялся огнем ствол повалившейся сосны.

XXII

С левого угла поляны застучал пулемет. Очередь из конца в конец пересекла дальний край поляны, уйдя на правый фланг. Один за другим оттуда в ответ выстрелили два фаустпатрона. Гранаты, прочертив световые спиралевидные следы, ушли значительно выше, разорвавшись в вершинах крон деревьев.

– Политрук… – окликнул Аникин лейтенанта. – Проберись туда к пулемету. Узнай, кто там. Похоже, что это подтянулись с левого фланга люди из отделения Шевердяева. Уточни, что у них с личным составом и боеприпасами… А мы отыщем Затонского.

Курносик развернулся и без лишних разговоров, выставив вперед сжимавшую пистолет руку, чтобы не напороться глазами на сучья, полез в чащу.

После того как исчез Куроносенко, они сделали, продираясь сквозь заросли, буквально несколько шагов и чуть не наступили на Затонского. Командир отделения полулежал под поваленной набок корягой, обессиленно притулившись спиной к трухлявому стволу.

Склонившись над его правой ногой, кто-то из бойцов делал ему перевязку. Его морщившееся лицо изображало страдание и немую борьбу с пересиливаемой болью. В левой руке он держал трофейную зажигалку, огоньком пенькового фитиля подсвечивая тому, кто оказывал ему помощь. Правой, с земли, он направлял в лица подошедших ноздреватый ствол своего ППШ, упирая его прикладом в усыпанный сосновыми иглами мох.

– Тоня, спокойно, свои… – негромко, но стараясь, чтобы голос его звучал как можно убедительнее, произнес Аникин.

– А я спокоен… – зло процедил боец. – Ранило вот…

Тут перевязывавший рану боец сделал неловкое движение, и Затонский, не сдержавшись, застонал, дернув рукой с зажигалкой.

– Тише ты, черт… – процедил он.

– Вот, едрена корень… Тоню ранило… – пробурчал Липатов, подходя вплотную к коряге.

– Товарищ командир… вот продырявило. Болит, чертова колода, пошевелить нет мочи. Искупаю кровушкой… Непросто грехи-то из организма наружу выползают. Накрепко приросли… Хе-хе… – процедив шутку сквозь зубы, Затонский попытался улыбнуться, и на миг страдальческое выражение сошло с его лица. Но только на секунду. Он снова сморщился.

XXIII

Стискивая зубы, чтобы не застонать, боец скороговоркой рассказал, что его люди уже практически полностью заняли позиции вражеской минометной батареи. Остатки немцев спешно отошли в глубь леса, бросив раненых и несколько 100-миллиметровых «ишаков». С двух минометов фашисты успели снять прицелы и потом их взорвали. Два бросили прямо так, целехонькими.

– Только мы… дух задумали перевести… – выдохнул с усилием Затонский. – А тут из леса опять фашист ударил… Меня вот… в ногу вдарило… Тютин сюда оттащил…

Теперь из глубины леса, справа напирала новая волна фашистов. У них было несколько пулеметов, почти у всех – фаустпатроны.