Штрафники Великой Отечественной. В жизни и на экране

Военный фильм (в отличие от детектива) — это уж такой жанр, туг гордость за своих должна перевешивать самокритику, да и самопознание, в конце концов, «на войне как на войне»! Ведь военный фильм, по крайней мере в одном отношении, имитирует войну, имитирует военные чувства. Если этот фильм (сериал) претендует на серьезность, то он—военно-племенной. Война—штука древняя, биологическая, ее корень, архетип — война за существование. Наше племя — против вашего племени, война за пастбище, за самок, за богов. Когда же это племенное, животное, стадное чувство отомрет окончательно (а я верю, что оно умрет раньше, чем вымрет человечество), тогда и нации кончатся, и войны кончатся, и азарт военный кончится, и кино «про это» кончится. Настанет золотой вегетарианский век. А пока военное кино есть, оно всегда про то, как наши бьют ваших! Смердяков, эдакая злостная пародия на западников, «родства не помнящих», говорит: «И хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с». Логически — вполне разумно, но биологически неверно, противоречит инстинкту жизни нации. А национальное искусство делается не вопреки этому инстинкту, а согласно с ним, больше того — оно является частью этого инстинкта.

Не может положительный герой быть Швейком — симулянтом, дезертиром, сколь угодно милым. Чтобы честно, без стыда написать (или снять) Швейка, надо быть чехом в Австро-Венгрии — не австрийцем, даже не венгром. У Войновича Чонкин получился хуже — не потому, что менее талантливо, а потому, что позиция автора сложнее, она раздвоена. Ведь Иван Чонкин — не прибалт, не чеченец, не западный украинец, даже не монархист-эмигрант. Не может он, нормальный русский крестьянин, сохраняя национальное и человеческое достоинство, беспощадно противостоять России, российскому государству в войне, даже не может беспощадно осмеивать «до дна» это, пусть трижды античеловеческое, антинародное государство, во всех его немереных глупостях и мерзостях. Фальшивый получится смех — или подлый...

Вот таким смехом наши режиссеры смеяться не хотят и не могут — и правильно делают.

Есть и другие вещи, которые не показывают.

Главную правду войны все знают, но как ее снять, не знает никто. Правда эта в том, что немцы потеряли на Восточном фронте меньше трех миллионов человек, а мы — свыше 13 миллионов. Больше четырех русских за одного немца! Как это покажешь? В военном кино есть традиция — «и в схватке рукопашной один он стоил двух», каждая сторона показывает, как ее солдаты лихо рубят-колют-стреляют, враги валятся снопами, наступает катарсис. Если верить статистике, это ложь. Может быть, в рукопашных и не было потерь один к четырем, но ясно, что стиль соцреалистических вестернов, когда один ковбой убивает десяток индейцев, — очевидная чушь. (Кстати, индейцев действительно убивали именно так. Так же американцы убивали вьетнамцев, а наши — афганцев. Потери СССР в Афганистане — 15 тысяч, афганцев — полтора миллиона!)

Военнопленные. 5 миллионов 754 тысячи советских военнопленных! (Для сравнения — в армии 22 июня 1941 года было около 5 миллионов человек.) Ясно, что сдались не только раненые, без сознания («Судьба человека»). Но, если даже не возвращаться к теме перебежчиков и предателей, потрясает просто число, масштаб. Один раз на экране мелькнул крошечный край этого моря — когда в «Проверке на дорогах» показали бесконечные баржи, набитые нашими военнопленными. Эти кадры — едва ли не самые сильные во всем фильме...

Еще одна скрытая правда войны — война с мирным населением на территории Германии. За годы войны погибло 3 миллиона 800 тысяч немецкого гражданского населения. Примерно половина — жертвы англо-американских бомбардировок, когда уничтожались не столько военные заводы, сколько мирные города (см.: Курт Воннегут. «Бойня номер пять»). Но добрых 2 миллиона убил кто? Да, такова цена боев в Германии и изгнания немцев из Польши, Восточной Пруссии, Чехии... Получается, что погибло почти 15—20 процентов «переселяемых». Ясно, что в этом наши войска принимали самое горячее участие. Конечно, это меньше, чем немцы убили мирных жителей в России — около 8 миллионов, «не считая евреев» — около 6 миллионов, примерно 10 процентов населения оккупированных территорий. Но статистика статистикой, а каждое отдельное убийство так убийством и останется... Даже немцы не показывают, не рискуют будить лихо, пока спит тихо... А ведь кроме убийств были еще такие «пустячки», как массовые изнасилования, массовый грабеж — и не только картин Рембрандта и Дюрера. Сам великий Жуков не брезговал часами, отрезами, ложками-плошками — только список его трофеев опубликован, в отличие от других списков трофеев полководцев.