Штрафники вызывают огонь на себя. Разведка боем

Это заработала обещанная еще несколько часов назад огневая поддержка полковой артиллерии. Несколько расчетов били со стороны дороги, километров с полутора, аккуратно укладывая снаряды к противоположному, внешнему для обороны штрафников, уклону высотки.

Не дожидаясь, пока ошалевшие немцы придут в себя, штрафники бросились в контратаку, в два счета выдавив запаниковавшего врага обратно в степь.

Аникин бежал среди первых, стреляя в спины драпавших фрицев из своего «ТТ». На сердце у него бетонной плитой лежала мысль о Пташинном. Жаль, жаль бойца. Не надо было разрешать ему лезть на рожон с этой пулеметной точкой, будь она трижды неладна.

Волна наступающих штрафников перевалила через пик высоты, и… Андрей не поверил своим ушам. В шуме беспорядочной пальбы отчетливо выделялось методичное «та-та-та» пулемета Пташинного. Этот металлический цокот не спутаешь ни с каким другим. «Максим»!.. «Максим» Петра!.. Значит, живой!

Андрей с бойцами подскочил к пулеметному гнезду Пташинного. Они с Караваевым сидели, целехоньки, в неглубокой округлой ложбинке, окруженной по кольцу наростами глины, образующими что-то вроде естественного бруствера. С внешней стороны, почти по всей окружности, подступы к огневой точке были усеяны трупами немцев.

– Сколько ж вы их тут нащелкали? – с восхищением, удивленно спросил Юнусов.

Петро с усталым, но неунывающим выражением лица отер ладонью белый налет соли с бровей.

– Ой, водицы бы, командир… – прохрипел он. – А то мы всю свою в кожух использовали. Закипал «максимка»-то… От работы… У нас тут большой сенокос случился…

Сразу несколько фляг протянули Андрей и находившиеся с ним бойцы. Насквозь промокший от пота, как и Караваев, Пташинный сидел, не шевелясь. Они жадно припав к горлышку фляги, тянули из нее живительную влагу. Опустошив одну флягу, Петро тут же принимался за другую. Так они не остановились, пока не выдули всю воду, бывшую в запасе, под рукой.

– Нету больше водицы? – глубоко выдохнув, с надеждой спросил Петро.

– Ну, водохлёбы!.. – присвистнул Крапивницкий. – Вы всю воду выдули…

– Гляньте, и ни царапины!.. – не унимался Нюня, бесцеремонно оглядывая бойцов и слева, и справа. – Ну дела.

– Героические дела… – без тени юмора добавил Аникин. – Ах вы, черти полосатые! Столько фрицев уложили…

– Что мы, товарищу командир… это все вот он… – Петро ласково погладил пулемет, смотревший надульником ствола в степь поверх грязных шинелей убитых немецких солдат.

– Всем хорош наш «максимка», – любовно продолжил Пташинный. – Только перегревается быстро. Вот уж кто водохлёб… Признаюсь, мы с Караваем даже разок по малой сходили. В горловину кожуха помочились. А шо робыти?… Из него пар валит, а эти гады прут и прут… Раз даже «фаустом» шарахнули. Прямо в щиток. Вон, видите, вмятина… А нам – хоть бы хны. Мы тута – як в люльке. Нам фрицы из собственных трупов такой бруствер сварганили, шо сами потом пройти не могли…

XV

Все это пронеслось в памяти Андрея, когда он помогал грузить раненых в подводу. Надо ж так, по-глупому: из таких ситуаций выходил Петро невредимым, а тут разворотило мужику грудь, что называется, на ровном месте, во время позиционного обстрела. Да, от судьбы не уйдешь. Одна надежда на то, что, как сказал неунывающий Нюня, – Петро упертый, что кремень, поэтому так просто, дыркой в легких, его костлявая не возьмет.

Военфельдшер Анна Макаровна Лозневая порывалась сопровождать раненых, но санитары ее отговорили. Во-первых, она тут, возле позиций, нужнее, потому как немцы своих минометных закидонов прекращать и не думали. А, во-вторых, как резонно заметил ездовой Вася, одно место на дороге не валяется, и лучше еще одного раненого в сторону медсанбата пристроить.

Анюта быстро и сразу с доводами согласилась, как-то странно – затуманенно – глянув в сторону Андрея. Тут ее зоркое и красивое медицинское око и заметило кровь, запекшуюся довольно приличным пятном возле правого уха Аникина.

– Товарищ младший лейтенант… – окликнула она.

– Да, товарищ военфельдшер… – почему-то суше, чем хотел, отозвался Андрей.

– Вы что, ранены? – В ее голосе прозвучало нескрываемое беспокойство.

Почему-то от этого у Андрея в груди стало еще теплее. Сердце стало колотиться часто-часто. Неужели она о нем беспокоится? Аникин вдруг почувствовал такой прилив сил, что прикажи ему Шибановский сейчас в одиночку взять штурмом немецкий опорный пункт, он бы, не задумываясь, побежал его захватывать.

– Да так, пустяки… – небрежно, сплевывая на промерзшую землю, ответил Андрей. Он постарался принять как можно более раскрепощенную позу. А в это время внутри у него все клокотало.

– Знаю я ваши пустяки… – сурово отрезала Анна. – Вчера вон принесли агитатора. Сознание потерял. Оказалось, ранение мягких тканей, третьего дня пуля чирканула. А он никому не сказал, спиртом, говорит, смазал. Вот и смазал. Заражение крови. В бреду отправили в госпиталь. Температура – сорок…