Штрафники

Савелий был уже возле пианино, бережно снял кружевную дорожку, открыл крышку. "Мда-а! Хреновое пианино! Такое же, какое было в Малеевке, пока писатели не разжились концертным роялем. Хуже! Ми-диез явно фальшивит. "Ля" -бемоль вообще запало... Ч-черт". Такое и покупалось дочкам, чтоб они учились барабанить "для приманки петухов". Ну, Савелий, какое есть, такое есть! Давай, раб Божий!

С первого аккорда Лола поняла, с кем имеет дело. Привстала в радости и удивлении, да так, новерное, все начало программы и простояла...

- Ну, я в час десять минут уложил всю прогамму. Как на Нью-Йоркском радио, - И Савелий опять заговорил суматошно, с пулеметноой скоростью, перескакивая с одного на другое. - Встал из-за рояля. Опустил руки. Повернул голову. Она рядом стоит, касаясь меня грудью. Груди тугие. Девчачьи. Торчком из-под джемпера... Как током меня пронизало. Глазищи огромные. У самого моего лица. И, видит Бог, не преувеличиваю, не глазищи угли с огня. Насквозь прожгли. Обхватил ее сильно, по мужски. Поцеловал. Не отвернула лица. Не подставила щечку, как обычно бабье. В губы поцеловались. От губ пахнуло детством. Парным молоком. Сердце зашлось. Прижал к себе изо всех сил, готовый, конечно же, на любой безумный поступок.

Бывал я в таких ситуациях, Григорий Цезаревич. В разных городах и весях. Чего уж тут мужчине думать! Подымай на руки и неси, как честный военный трофей, - на кровать или диван...

Но тут трофей бесценный... Любимый больше жизни! Трепет сердца. К тому же крутой, непредсказуемый "протопоп Аввакум", и я, не осудите, Григорий Цезаревич, заколебался... - А она, не отстраняя меня, протянула руку к стене. Оказалось, к телефону. Взяла трубку. И не сказала, пропела кому-то возбужденно, низким неведомым мне гортанным голосом:

- Жак! У меня го-ость. У него завтра утром самолет в Нью-Йорк. Может он но-очь переспать у тебя?.. Выезжай! - и, уже отстраняясь от меня: Переночуете у брата. Хорошо?

Видно, я, рыжий, чужой, слюнявый, да к тому же старый курильщик, насквозь провонявший табаком, был ей неприятен или она что-то уловила в моих щелках-гляделках... В общем, понял я в досаде, Шуберта она поцеловала, а не меня...

И снова не сказала, а пропела: - Знаете, Савелий, вы мне доставили сегодня сто-олько радости, что с моей стороны... нет, вернуть вам тот же восторг не могу, вы - бурный талант, а я рядовой гуманитарий, славист, но проводить вас домой без какого-либо памятного подарка, тем более, для такого необыкновенного гостя - свинство...

По чести, я бы должна показать вам Париж, хотя бы туристский Париж, суетной Монмартр живописцев, где я жила, когда только приехала, в 50 метрах от Секре-Кера, особенно люблю маленькие улочки на обратной стороне холма, в стороне от типовых туристских маршрутов... Надо бы, конечно, взглянуть вам на Латинский квартал, где знаменитая Ротонда, помните, как она вкусно описана Ильей Эренбургом, - не до остывшего кофе художнику, когда удается новое "масло"! - тут и началсь чудо импрессионизма - Мане, Сюзан, Дега... Там, на улочке 16 века, жил Хэмигуэй, описаший ее в "Празднике, который всегда с тобой". В Латинском квартале, наконец, и Сорбонна, в которой учусь.. Нет, - вздохнула с сожалением, - не успеем. Зима! Конечно, зима в Париже- сами видели - московские конец октября-ноябрь, сыроватая осень, не закоченеем. Но темнеет так рано...Можно, конечно, посидеть в ресторанчике "Прокоп" 17 века, где висит трехуголка Наполеона, и стоят на полках книги из библиотеки Дидро... Знаете что! - воскликнула возбужденно, подняв руки над головой: - я покажу вам "мой Париж". Это самое лучшее, что есть у меня! Да, именно "мой Париж!".. Жак согласится. Он так любит это место...

В кафе Жак казался мне крошечным, "метр с кепкой", вблизи этого ощущения не было. Мясистые нос, губы. Лицо, видно, отцовское, - будто растянуто острыми скулами, колесо, а не лицо - ширь ты российская.. Жесты энергичные. Не минуты покоя.

- Пошли!

Забрались в зеленый "ситроен" Жака.Через четверть часа подкатили к Нотр-Дам, в сумерках, показалось, еще более таинственный. Бросили в переулке машину. Двинулись туда, куда помчался, впереди всех, Жак. Обошли Нотр-Дам, взглянули с глухой "спины", там парк.

- Сюда туристы не ходят, - сказала Лола и засмеялась, поняв, видно, что начала, как заправский гид, выискивать достоинства "своего Парижа", еще не дойдя до него.

- Я спросил, как вам тут, Лора, в чужой стране? Прижились-нет?