За два квартала до нашего переулка на Садовой меня окликнул какой-то парень:
— Подождите, девушка, одну минуточку!
Хорошо одетый, в добротном зимнем пиджаке с меховым воротником, он резво подбежал, взял меня под руку:
— Здравствуй, Нина.
— Я не Нина, вы обознались, — ответила я и отдернула руку.
— Ну все равно, Наташа.
— Нет, не Наташа. Отстаньте, я вас не знаю!
— Узнаешь. Вот сейчас войдем во двор и познакомимся, — заявил он нахально, не выпуская моего локтя. — Иди и не дергайся, все равно ведь не выпущу. — И, отвернув мой левый рукав, спросил: — Часы твои где? Почему не носишь?
— Нет у меня часов!
— Врешь, есть. Чтобы в такой шубке ходить — да часов не иметь? А шубка на тебе что надо.
Некоторые прохожие с любопытством оглядывались, и кто-то даже улыбнулся. Если смотреть со стороны, то ничего особенного не происходило: идут молодой человек и его подруга или жена и о чем-то между собой спорят.
— Куда вы меня тащите? Я милицию позову!
— Только пикни, не обрадуешься.
— Я закричу! Оставьте меня в покое!
— Не ори. У меня в кармане заряженный револьвер. Крикнешь, выстрелю в бок. Иди и помалкивай.
Не то что испугалась, я голову потеряла от возмущения. Как же так! Неужели вот на освещенной улице среди множества людей какой-то бандит посмеет меня убить!
— Помогите! — заорала я и кинулась чуть не на шею молодому офицеру, который сначала опешил, а потом сообразил, в чем дело, и побежал догонять бандита. Но тот уже скрылся.
Вокруг меня собрались люди, успокаивали, а две милые женщины спрашивали, где я живу, не проводить ли. Старушка в шляпке, повязанной сверху клетчатым кашне, громко негодовала:
— Где же милиция! Милиция где? Кругом бандиты и воры! Прямо уже на Садовой в девять часов раздевают людей! — И объясняла вновь подходившим: — Вот сейчас на моих глазах чуть не сняли с этой девушки шубу.
Дверь в квартиру я отперла своим ключом. Руки еще дрожали от пережитого волнения, ноги едва не подкашивались. В прихожей раздражающе-аппетитно пахло жареной бараниной, горел вопреки правилам свет, а из раскрытой нашей двери доносились в коридор благодушные мужские голоса.
Настя одиноко маялась возле плиты, где на конфорке на маленьком огоньке закипал наш чайник.
— Гости у Варьки, чего-то справляет, — сказала Настенька, прибавив огонь под чайником, и уныло поинтересовалась: — Определила? Куда же его направят, Димку-то, в какой город?
От Настиного сообщения запах вкусной еды показался мне смрадным. Я не смогла ничего ответить, злоба душила меня, слова застряли в зубах, я заскрипела ими.
— Это уже верх наглости, Настя! Нас с тобой она ни во что не ставит? Мы для нее ничего не значим?
— А чего ей с нами церемониться? Мы с тобой не хозяева, а хозяина нету. Кому же охота за нас заступиться?
— Они пьянствуют за нашим столом!
— За каким же еще? Другого там нету.
Я как больная побрела по коридору. Ноги не слушались, руки цеплялись за воздух. Чувство униженности, такое очевидное, такое отвратительное, давило к полу. Но я не хотела примириться! Не могла пережить сегодня еще и оскорбление. Иначе и назвать нельзя было пренебрежение к моему и Настиному достоинству. Я в изумлении оглядела веселое застолье. Два мужика и Варька сидели на наших стульях, Юсупов, развалясь, восседал на нашем диване.
— По последней, — сказал плечистый, которого я видела в день моего приезда. Он сидел спиной к двери, наливал водку в стаканы и меня не заметил. Остальные смущенно притихли.
— Убирайтесь все отсюда вон, — приказала я, кажется, совсем негромко. — Чтобы духу вашего здесь сейчас же не было.
— Не имеешь права выгонять! — пьяненько вскрикнула Варька, утратившая смиренный вид. — Это не твоя комната, а моя! Что хочу, то и делаю!
— Не обращай внимания, Варя. Раз я обещал, все будет в порядке, — успокоил ее домоуправ и, взглянув на меня как на муху, предложил компании расходиться.
— Зачем же так волноваться, девушки? Мы понимаем, что вам пора отдыхать. Мы уже уходим, — сказал нам с Настей плечистый и пожелал покойной ночи.
— Вот он — Варькин начальник на трикотажной фабрике, — пояснила шепотом Настя. — А второй, что с Юсуповым пошел и морду прятал, тот из милиции. Во как.
Утром Дрюкова прошла мимо моей кровати степенно и скромно, но во взгляде ее, который она победоносно бросила в мою сторону, было превосходство.
— Варя, я вынуждена буду принять меры, — начала я, но она прервала:
— Чего ты каждый день пристаешь? — И произнесла целую речь, объяснившую мне, откуда у ней и у Юсупова взялась такая смелость. — Где твой дядя, знаешь? В плену. И еще не известно, как ваш Громов попал к немцам в плен. Может, сам перебежал. А как такие называются, знаешь? Изменник родины. Им не только комнаты возвращать, их расстреливать надо.
— Дрянь! Замолчи! Ты не смеешь! — заорала я, вскакивая с постели, а она повесила замочек на Алешину комнату и преспокойно ушла.
И этот замочек, и все остальное Варькино барахло я выбросила в коридор, а двухспальную кровать выволокла в прихожую и поставила боком к стенке.