Штрафной батальон

— Тебе лишь бы выбраться на природу. Не хватает ее на стрельбище, на танкодроме, — сказал Аверьянов, услыхавший в словах старшины упрек. — На то и охота, чтобы попадать. А ты, Носатов, в свободный какой-нибудь день становись на лыжи и кати, любуйся природой без ружья.

— Нет, доктор, не скажите, — вступился Волгин. — С ружьем целенаправленней, с ружьем не просто прогулка по лесу.

— В компании всегда веселей, — признался Носатов. — Люблю я хорошую компанию на охоте, а особенно после, когда душевное расскажет кто-нибудь про жизнь, про любовь. Слушать люблю.

Третьяк боялся, что вот сейчас начнут обсуждать то, что от него услыхали, и прошептал:

— Ох я и болван.

— Не раскаивайтесь, — сказал ему тихо Волгин, лежащий рядом. — Мы все завидуем вам. — А громко пообещал: — Эх, друзья, расскажу и я в другой раз одну милую историю из собственной жизни.

— А правда ли, товарищ полковник, ходят слухи, что вы собираетесь переезжать на новое место? — спросил Носатов.

— Неужели? — удивился Аверьянов. — А я и не слыхал.

— Да, меня переводят в штаб округа. Уеду от вас весной.

Новость огорчила всех. Хороший командир — это и для каждого подчиненного хорошая служба.

— Кто же прибудет вместо вас? Не знаете еще? — спросил Третьяк.

— Знаю, — ответил Волгин и, помедлив, будто виновато, сообщил: — Полковник Деркачёв.

— Как! Тот самый? — воскликнул доктор. — Вы слышите, Евгений Николаевич?

Он не ответил, потому что в груди вдруг не хватило воздуха, и он подумал, что близкая встреча с Наташей заставила его сегодня говорить о ней.

— Вот и встретитесь, — проговорил доброжелательно Носатов, словно бы для него самого была важна и приятна эта встреча.

— Нет, — сказал Волгин и снова помедлил. — Она не приедет. Деркачёвы развелись в прошлом году. Он сам мне об этом говорил. У него теперь новая жена.

Звезды на небе закружились на мгновенье хороводом и остановившись вопросительно глядели на Третьяка.

— Жалко, — произнес, сожалея, Носатов. — Жалко, что не увидитесь вы с ней, товарищ майор…

1964

ТЕОРИЯ НЕЗАБВЕННОСТИ

Соседка постучала, окликнула и, не дождавшись моего ответа, открыла дверь и впустила в мою комнату незнакомого старичка в длинном черном пальто.

— Вот к тебе еще обменщик, — сказала она. — Третий раз приходит.

— Верно, верно. Я уже дважды был, но не застал вас, — подтвердил старичок.

Он затоптался на месте, поворачиваясь кругом, шаркая валенками, всунутыми в большие, рыжеватые от старости калоши, и одновременно разматывал с шеи длинный, тоже старый вязаный шарф, то ли серого, то ли желтого цвета. Каракулевая шапка, сильно поношенная и похожая на перевернутое ведерко, осталась на голове.

— Я вот по поводу чего, — торопливо говорил гость, боясь, наверное, что я перебью его, не захочу слушать. — Вот по поводу чего…

— Да вы садитесь, — предложила я.

Он с облегчением опустился на стул и сразу умолк, утомившись, видимо, от множества одновременных дел: топтаться, разматывать шарф и говорить. Он сидел не двигаясь и задумчиво, отрешенно глядел мимо меня в окно на зимнее серое небо, на зимние белые крыши, а я терпеливо ждала, когда же гость начнет задавать вопросы. Сейчас он встрепенется, суетливо завертит головой, ощупывая недоверчивым пристальным взглядом комнату: стены, пол, потолок, углы. А то достанет из глубочайшего кармана сантиметровую ленту и, тяжко кряхтя, натуженно сгибаясь, примется измерять квадратные метры моей жилой площади, как это проделывали почти все приходившие по объявлению.

Я ждала вопросов гостя о том, сколько в квартире жильцов и какие они — плохие или не очень, спокойные или шумные, есть ли пьяницы и скандалисты и те, кто воображает о себе бог знает что, разговаривать с соседями не желает и нос на сторону воротит.

Но, вглядываясь в задумавшегося старичка, я почему-то решила, что его не интересуют все эти житейские мелочи, что заботит его нечто более важное, более необходимое, чем просторная, удобная жилплощадь.

— А я и не по поводу обмена пришел, — сказал он, очнувшись, будто отвечая на мои мысли, и очки его в железной тонкой оправе живо блеснули. — Я и не хочу меняться, — продолжал он. — Моя комната лучше вашей. Правда, в квартире десять комнат, но жильцы все очень хорошие. Я пришел не комнату вашу смотреть.

— А что же?

— Я пришел по фамилии.

— Как это — по фамилии?

— Прочитал в объявлении вашу фамилию, вспомнил вас и решил посмотреть, вы это или не вы. Теперь вижу — вы. Я же отлично вас помню. Я помню всех добрых людей, с которыми мне приходилось когда-либо встречаться.

— Вы что-то путаете. Не знаю я вас. Мы не встречались с вами.

На эти мои слова гость как-то застенчиво и немного лукаво улыбнулся, щечки его порозовели, он поерзал от волнения, расстегнул было свое длинное черное пальто, но тут же запахнул полы. Большая английская булавка торчала вместо пуговицы в петле серого потертого пиджака, булавкой же был застегнут ворот нижней бязевой рубахи, а верхняя, байковая, выглядывала из-под пальто пестрым комком. Неухоженный, одинокий, несчастный старик! Я отвела глаза, чтобы не смущать, не обижать его сочувствующим взглядом.