Штрафной батальон

— Езжай. Может, в Москве и ждет тебя твое счастье, Феклуша. Выйдешь за конторщика или приказчика или еще за какого образованного человека. Ты ведь и сама грамотная. А здесь за кого тебе выходить? За мужика, не иначе. Да и то всех здоровых парней на войну позабирали.

Фекла бывала в Москве не раз, возили они с отцом под рождество битых гусей на рынок. Московская суета и толкотня были ей не внове. Однако теперь поехали не с обозом, а на поезде и отец от вокзала до самого места нанял извозчика.

— Это, Фекла, для нашего уважения. Пусть видит Меланья Карповна, чью дочку к себе берет. Не из нищих.

Въезжая во двор, отец лихо подбоченился, глядел петухом. Белошвейка выскочила на крыльцо кирпичного трехэтажного дома. Жила она в первом этаже. Все три ее окошка с геранью, чистые, будто стекол и не было вовсе, глядели приветливо на Феклушу.

В письмах домой она хвалилась, что живется ей хорошо и к делу приучается, и в лавочку ходит за провизией, и по Москве гуляет — относит заказы дамам. Но недолго прожила Фекла у белошвейки. Большую часть дамского белья Меланья Карповна сдавала на продажу в галантерейный магазин француза в пассаже на Петровке. Месье Оливье с женой нанимал квартиру в Маклаковском доме, и в этом же дворе, во флигеле на третьем этаже, помещалась его белошвейная мастерская, где работали девушки-мастерицы. Здесь же они и жили. Старшая над ними, высокая и сухопарая кузина хозяина мадам Аврора, приметив Феклу, попросила Меланью Карповну отпустить к ней эту расторопную свежую девушку. Белошвейка не посмела отказать, и в тот же день Фекла с радостью перетащила наверх свой сундучок и заняла пустующую постель в одной из двух смежных спален.

Мадам Аврора жила в этой же квартире в самой дальней, просторной, с красивыми ширмами комнате в конце коридора. Мамаша ее занимала отдельную комнату поближе к кухне и ведала хозяйством: держала при себе ключи от кладовки с припасами и вместе с кухаркой ходила утром рано на ближний рынок. Горбоносая старуха, сердитая с виду, не была на самом деле ни злой, ни жадной. Фекле, как самой младшей, часто перепадал от нее кусочек из того сладкого, что пеклось на кухне для самой старухи и мадам Авроры. Возможно, поэтому мастерицы невзлюбили Феклу, но она не обращала внимания на завистниц и радовалась перемене в своей судьбе. Шить и вышивать мадам Аврора ее не заставляла, а посылала с поручениями в пассаж к хозяину или к нему домой, а он всегда находил для Феклы занятие в магазине.

Месье Оливье, наверное, догадался, что ей нравится стоять за прилавком. С первого шага, лишь вошла она в сверкающее множеством огней помещение с красивыми витринами, высоким потолком, откуда из причудливых ламп лился яркий электрический свет, отражаясь в зеркалах, Фекле захотелось остаться здесь навсегда, стать барышней-приказчицей, продавать важным дамам нарядные батистовые кофточки и сорочки, отмерять аршином блестящие ленты, чувствовать себя хозяйкой всего этого богатства.

Усатый, с петушиным взглядом француз чем-то напоминал ей отца. Наверное, по той же причине, чтобы люди сильней уважали, хозяин не ходил в магазин пешком, а нанимал извозчика, хотя идти-то всего ничего — бульвар да Неглинная. Иногда вечером, если он очень спешил, то заставлял Феклу помогать ему считать выручку. Ее единственная подружка Анисья, убирая в эту пору магазин, высказала свою догадку:

— Ты из деревни, молоденькая. Месье думает, воровать ты еще не научилась, вот и доверяет.

Хозяйское доверие польстило и окрылило. Фекла призналась Анисье, что мечтает разбогатеть, ездить в экипаже, носить бархатные платья и драгоценности. Анисья долго смеялась:

— Да знаешь ли, сколько нужно капиталу? Хоть сто лет служи, не накопишь.

— А если вдруг повезет? Выйду за богатого замуж?

— Навряд ли. Богачи за себя богатых берут.

Анисья была бедной. Мать ее, рано овдовев, жила в кухарках по разным господам и таскала с собой маленькую дочку. Так и выросла девочка на господских кухнях, где за перегородкой или пестрой занавеской находилась их с матерью постель. Потом уж, когда настала пора Анисье грамоте учиться, мать поклонилась золовке, не прощавшей брату и после его смерти, что он, сын лавочника, правда прогоревшего, женился чуть ли не на нищенке.

Анисью в теткиной семье школили почем зря, попрекали куском хлеба, и сама тетка, и ее супруг-парикмахер, и его родня, приходившая в гости по воскресеньям. Хлеб доставался Анисье не даром. Она нянчила младенца, стирала пеленки, водила пятилетнюю сестренку гулять, мыла полы — и, случалось, пропускала занятия в училище из-за неотложных домашних дел. Закончив, однако, успешно все четыре класса, кухаркина дочь заявила, что возвращается к матери.

— Неблагодарная! — кричали на нее тетка и ее муж. — Поживи у нас, пока дети подрастут, — а она ушла.