Штрафной батальон

В поле вышли всем батальоном. По замыслу, штрафники, вооружившись макетами противотанковых гранат, должны были поротно занимать оборону в окопах и траншеях на узком участке и, пропустив прорвавшиеся танки «противника» над головой, поразить их сзади броском гранаты на моторную часть. Танкистам предписывалось сделать по два захода на каждую роту.

Сначала прошел обкатку сам комбат. Перед тем как сделать танкистам первый заход, Балтус, к всеобщему удивлению, созвал командиров рот и предложил всем вместе с ним испытать себя на танкобоязнь. Именно предложил, а не приказал. И хотя несогласия никто из ротных не выразил, все-таки язвительно уточнил у Доценко:

– А вы, товарищ старший лейтенант, сами в окоп спуститесь или опять взводного за себя пошлете?

Вопрос был задан негромко, но, несомненно, с расчетом на то, что его отчетливо расслышат близстоящие штрафники. Доценко дернулся, разгадав намерение комбата, ответил что-то неразборчивое. В траншею же спустился вторым, следом за Балтусом.

По приказу комбата над окопом, где он поместился, установили красный флажок. Танкисты получили задание сбить флажок.

Штрафники, кто с любопытством, кто с затаенным страхом, прилипли взглядами к зеленой фуражке комбата, до последнего момента видневшейся над бровкой окопа. Вот она нырнула на дно, и почти тотчас над тем местом нависла стальная громада танка. Перескочив с ходу через траншею, «тридцатьчетверка», стрельнув выхлопными газами, устремилась дальше, но вслед ей уже летела граната, пущенная рукой комбата.

Выбравшись из окопа, Балтус тщательно отряхнулся от пыли, густо ссыпавшейся со стенок под тяжестью машины, неторопливо проследовал к наблюдательному пункту. Павел решил пройти испытание характера тем же манером.

Но осуществить задуманное сразу не удалось. При первом заходе головная «тридцатьчетверка» пролетела над участком, занятым третьим взводом, а вторая – по флангу, над окопом, в котором укрывался Фокин. И пока танки возвращались на исходные позиции, штрафники донимали «счастливчика» жадными расспросами о самочувствии.

Фокин, помаргивая добродушными глазами, вроде сам себе дивился:

– Дак че, пока на других смотришь – не страшно, соображаешь, что безвредная игра. А как сам в окопе сидишь и он на тебя, как тигра, прет – дух заходится. Плюхнулся на донышко, носом в рукав – и считать. Замычка у меня такая. А уж как навалился да жаром даванул – думал, тут и похоронит. Маслом вот горячим на шею капнул…

Посмеивались, бодрясь, но в душе вряд ли кто желал на месте Фокина побывать. А головная «тридцатьчетверка» в повторном заходе шла прямо на второй взвод.

Неотрывно следя за ее продвижением, Павел потихоньку выдвинулся по траншее навстречу. Ему хотелось очутиться непременно под днищем. Он не ощущал ни азарта, ни хмельного безрассудства, не думал, как сочтут его поступок другие. Его это не заботило. Было лишь желание проверить себя, утвердиться.

Рычание мотора и лязг гусениц заставили его сжаться в комок. Сверху, с бровки, сыпануло землей, дохнуло жаром от перегревшегося железного нутра и удушливым газовым выхлопом. Но на опасность непроизвольно реагировало только тело, мозг оставался холодным. И едва над головой ощутилось свободное пространство, Павел поднялся и швырнул гранату. Получилось удачно.

После, наблюдая за солдатами других рот, вспоминали пережитое волнение, благодушно вышучивали «слабаков». Особенно досталось Николаеву и Хасматулину, попавшим на язык Кускову.

– Взводный к танку, – потешался рассказчик, – а Ханыга, как увидел, значится, «тридцатьчетверку» вблизи – носом в землю и ходу на карачках. А навстречу Хасматулин лбом борозду торит – от другой машины спасается. Соткнулись головами и сопят, никак в толк не возьмут, что к чему. Так и бодались, пока Фокин их не растащил. Потеха!..

– А Петруня? – дополнял Туманов. – Так по стенке задом елозил, что теперь никаких ниток не хватит штаны штопать…

Павел не слушал. В нем что-то сместилось, будто была все это время внутри гнетущая тяжесть и вот ее не стало. Совершенно необъяснимо вдруг вспомнился Сашка Михайлов.

И вспомнился легко, без боли. Павел это чувствовал вполне отчетливо…

* * *

Незаметно пролетел май, наступил июнь. Штрафной батальон по-прежнему находился в Лопатине, на пополнении и отдыхе. Прибыла еще одна маршевая рота. Во второй взвод добавилось пять человек. Ребята добрые, рабочий класс. Сикиринцы, как про себя окрестил их Павел. С оружием знакомы, изучили на заводском всеобуче. Неприхотливы и исполнительны.