Павел повернул назад, в землянку. Прихватив замызганное вафельное полотенце и обмылок, снова спустился в овражек и, желая в эти минуты побыть наедине с самим собой, побрел вдоль берега подальше, туда, где виднелась тростниковая поросль и речка переходила в овальное болотце.
Приглядев местечко, не торопясь разулся, скинул обмундирование и, присев на прогретый солнцем речной камень, с наслаждением опустил ступни в воду.
Долго сидел в полузабывчивости, обласканный теплом и покоем, разнеженно прислушивался к мерному журчанию речушки.
Над поверхностью воды и над берегом висело множество крупных стрекоз с голубыми, отливавшими глянцем крыльями. Одна из них опустилась на тростинку в трех шагах от Павла и уставила на человека любопытный глаз-пуговицу. Подивился. Не замечал раньше, что такие большие и осмысленные у них глаза.
Вдруг погрезилось, что все это: и погожий июньский день, и тихая речушка, и он сам, сидящий над ней, – все это уже когда-то было. Конечно, это один из их предвоенных выходных. А вот и она сама – Лелька. Тихо подкрадывается к нему сзади, сейчас озорно обхватит за шею, повалит…
И до того явственно представилось, как в следующий момент захлестнутся на шее тонкие милые руки, что он вздрогнул и невольно обернулся. Чертовщина!
Поднявшись, Павел старательно постирал задубевшие портянки, крепко их отжал и развесил сушиться на ветках ивняка. Поеживаясь, полез в воду, чтобы отмыться самому.
Случайно взгляд упал на округлый черный предмет, видневшийся под спутанными водорослями. Подумалось – черепаха. Сделал несколько шагов, осторожно подсунул руку. Оказалось – немецкая каска. Ржавая, насквозь пробитая снайперской пулей. Брезгливо повертел в руках. На внутреннем кожаном ободке различил расплывшуюся или стершуюся готическую вязь букв. Машинально прочитал имя владельца – Карл Готберг.
Размахнувшись, зашвырнул каску подальше. В одно мгновение померкло все настроение. Бурые пятна ряски стали казаться высохшими лужицами человеческой крови. Выбравшись на берег, в сердцах скомкал недосохшие портянки, натянул сапоги на босу ногу и заспешил во взвод.
На полдороге встретил запыхавшегося Илюшина – ротный срочно вызывает. Ульянцева нашел в расположении кухонь, тот распекал за нерасторопность поваров. Досталось и Павлу.
– Где тебя черти носят?
– Выкупаться ходил…
– Нашел время! Давай быстро четырех человек и старшего с ними, продукты с помпохозом получать. Да смотри, чтоб надежные были. На армейские склады поедут. Чтоб из блатной шатии и близко никого не было!
Старшим Павел Баева назначил, а с ним – Гайко, Богданова, Жукова и Фокина. Только одних отправил – других встречать надо. В «досыл» прибыла в батальон еще одна маршевая рота с пополнением – человек сто. Во второй взвод новеньких распределили. Карманные воришки, сопляки. Моложе Витьки Туманова. Сукотин по кличке Карасюк и Ромашов – Куркуль.
Первый – рыхлый, вялый, будто больной. Идет – нога за ногу цепляется. Второй, напротив, чересчур энергичен и общителен. Не успел во взводе появиться – почти со всеми обзнакомился, чечетку с лихим перестуком сбацал и двадцать метров на руках на спор прошел. Сукотин за ним как привязанный ходит, во всем подчиняется.
Плохо, что военному делу не обучены, винтовки в руках не держали. Ротный приказал организовать обучение. Но когда, как? Может, без хлопот определить их в подносчики патронов да научить диски заряжать?
Наудачу подвернулся под руку Кусков:
– Ниче ребята, а? Дурцу вышибить – глядишь, люди получатся.
– Вот ты этим и займешься! – поймал его на слове Павел.
Среди ночи Павла разбудил Баев. В дороге ребята задержались, да и на разгрузку машин время требовалось. В остальном все в норме.
Вместе с Баевым пришли Махтуров и Шведов. Спустя минуту из соседней землянки заявился Кусков. Туманов сам выскочил – нюх на еду у него собачий.
Баев развязал вещмешок и по-крестьянски степенно выставил в центр две фляжки, пару банок «Второго фронта», как называли мясные американские консервы, и булку черного хлеба, которую тут же порезали крупными кусками.
– Ешьте, братцы, честным трудом заработано. За погрузку выдали, – сказал он. – Не все интенданты жмоты. Посчастливило нам.
– А это зачем? – с неудовольствием покосился Павел на фляжки, в которых была, конечно, не вода.
– Ты хоть помнишь, какое сегодня число? – спросил Шведов.
Павел покопался в памяти – 22 июня.
– То-то! – удовлетворенно укорил Шведов, считая, что тем самым вопрос о целесообразности фляжек решен положительно.
В этот момент снаружи послышался шум шагов, и все насторожились. Шаги направлялись к двери землянки. Кого нелегкая несет? Через порог дружно ввалились Гайко, Жуков и Богданов.
– Разреши, взводный, к вашему шалашу, – сияя безмятежной улыбкой, ради приличия попросил Гайко, а сам уже пробирался вперед, заранее уверенный, что не окажется в этом кругу лишним. – В тесноте, да не в обиде.
Обид появление друзей ни у кого не вызвало, но разместиться всем стало невозможно. Павел глянул на циферблат – два часа.
– Давай наружу. Тут неподалеку ложбинка есть. Только тихо.