Штрафной батальон

Переживая за друзей, Павел с сохнущей от волнения гортанью ждал и готовил себя больше к тому, что вот-вот тишина вздернется, вспоротая раскатистой, захлебывающейся автоматной очередью, и пойдет вокруг греметь и сверкать. Но было до жути тихо.

Минут через сорок, показавшихся штрафникам бесконечно долгими, благополучно приполз назад Кусков, притащив две наполовину опорожненные солдатские фляжки с водой, пяток гранат и несколько горстей патронов. А Шведова не было. Минуты текли за минутами, а он все не возвращался. И было по-прежнему на удивление тихо.

Наконец, когда ожидание стало совсем нестерпимым, возле паперти возникло какое-то неловкое тяжелое движение.

– Принимай, братва! – позвал голос Шведова, и в следующий момент он сам, сгорбясь под тяжестью чьего-то безвольно обвисшего тела, рванулся вверх по ступенькам и распластался под дверью. Тотчас взвилась осветительная ракета, полоснула запоздалая очередь. Но поздно. Десяток рук уже втянули вовнутрь и Шведова, и его бездыханную ношу.

– Кто? – спросил Павел, наклонясь к лицу опустившегося в изнеможении на корточки товарища.

– Малинина, – хрипло, сквозь затрудненное, сдавленное дыхание отозвался тот.

– Где ж ты ее нашел?

– Здесь, неподалеку, в воронке присыпанная лежала. Возьми, там у нее сумка, я туда все сложил…

Потянувшись за санитарной сумкой, Павел ощутил неживой холод руки Малининой.

– Да она мертвая вроде?

– Живая была! – упрямо, зло возразил Шведов.

– Зачем ты ее приволок-то?

– А пусть знает, что и штрафники – люди!

* * *

Остаток ночи прошел спокойно. Судьбу осажденных должно было решить утро.

Часу в шестом гитлеровцы начали губительный для штрафников обстрел церкви из тяжелых минометов. Первой же миной, залетевшей внутрь через пролом в крыше, ранило Карзубого и одного солдата из пятой роты. Через двадцать минут уже было трое убитых и восемь раненых. Выбыл из строя Костя Баев. Крупный осколок ударил его в спину и вышел наискось в бок, повредив ребра. Замолчал пулемет: Фокину перебило обе ноги, слегка задело за руку Кускова.

Раненых пришлось срочно перетащить в наименее поражаемый осколками алтарь. Солдат на все окна хватать перестало, и Павел, чтобы не выказать немцам своей слабости, приказал штрафникам перебегать от одного к другому и стрелять из каждого. Несколько раз поменял позиции пулеметов. Но уловка не помогла, разгадали ее фашисты.

Одному из гитлеровцев удалось подкрасться близко к церкви и зашвырнуть в незащищенное окно пару гранат. Добавилось двое раненых, один из которых умер, не приходя в сознание. Хорошо, что гранаты у немцев слабые, не то бы значительные потери были.

Павел был вынужден отозвать из алтаря Махтурова и Туманова, оставив лишь Гайко и Жукова – по одному на каждое окно. Измученные ранами, бессонницей и голодом, штрафники держались на пределе возможностей. В особенности донимала всех жажда. Воды не осталось даже для раненых.

– Есть еще у кого вода? – в последний раз без всякой надежды спросил Павел, с запозданием сознавая, что задавать этот вопрос не следует, ибо тем, к кому он обращен, слышать его оскорбительно.

Штрафники хмуро отмолчались.

На исходе были и патроны. Ждал и боялся Павел услышать этот надрывный крик: «Патроны кончились!» Не представлял, какое решение в этом случае принять. Не видел выхода. На прорыв не кинешься – в дверях положат. Сидеть с пустыми автоматами и дожидаться, когда ворвутся внутрь или забросают их фашисты гранатами снаружи? Одна надежда оставалась: держаться всеми силами до прихода своих. Должны они обязательно перейти в контратаку и выручить. Ведь знает комбат, что в церкви часть штрафников засела и держится. Не должен в беде оставить.

Размышляя подобным образом, Павел не сразу заметил, что Туманов его к себе подзывает. Витька по примеру Шведова колоду к окну приткнул и боком к стене на ней пристроился. В щель стрелял, страхуясь от ненароком брошенной гранаты.

– Чего тебе, патроны, что ль, кончились? – приблизившись вплотную, с тревогой спросил Павел.

Туманов, повернув к нему перепачканное, чумазое лицо, отрицательно качнул головой:

– Не-е. Я запасливый, патроны еще есть, – а сам норовит незаметно всунуть ему в руку фляжку, – глотни вот…

У Павла повело судорогой рот.

– Ты что, шкура, приказ не слышал?! Неси сейчас же раненым! – схватив за плечо, рывком сдернул с колоды щуплое тумановское тело. – Иначе душу вытрясу, иуда!..

Впервые Туманов поперек Павла пошел, затрясся, как припадочный, визгливый голос на фистулу сорвался:

– Не пил я сам! Баеву Косте и Карзубому выпоил! Два глотка только оставил – тебе! Пей, а то сам выпью, глотку тоже, как наждаком, дерет!

– Ладно, извини… Сам виноват… лезешь под горячую руку, – чувствуя себя так, будто только что был уличен в постыдном деле, насупленно извинился Павел. – А воду, всю до капли, – все равно раненым! – И, взяв протянутую Тумановым фляжку, побежал в алтарь.