Штрафной батальон

— А мне, значится, если хотите знать, — эта бумажка о снятии судимости без особой надобности. Перед своей совестью я чистый, и ладно. А на остальное наплевать. Воевать все равно где, что у нас в ШБ, что в гвардии. Если уж суждено, одинаково пулю там и здесь схлопочешь…

— Мне бы твои заботы! — насмешливо сощурился Махтуров. — Это семьи у тебя нет, за одного себя отвечаешь, потому и без особой надобности. А мне лично даже очень нужно, чтобы моя дочь незапятнанного отца имела! И за ту, как ты сказал, бумажку я жизни не пожалею.

— Ну ты даешь, Кусков! Точно не в ту степь ударился! — поддакнул и Панькин. — Это сейчас тебе все равно, в какой части воевать, и пуля дура — тоже известно. Только потом как быть? Все с орденами, медалями вернутся, а у тебя — шиш! Стыдно на глаза людям показаться. Спросят, что ж ты, Андрей, хуже всех? Что отвечать будешь? Мол, воевал, как все, но в штрафном не награждают. Да? Опять же насчет совести. Думаешь, там без бумажки поверят, что она у тебя была и есть? Как же, держи карман шире! А удостоверьте, скажут, товарищ Кусков, сей факт соответствующим документом, чтоб с печатями и подписями. А честное слово к делу не подошьешь…

— Дошлый ты, однако, мужик! — заступаясь за товарища, вскинулся Шведов. — Все наперед знаешь. И дырки под ордена, наверно, на гимнастерке проделал? Только когда Кусков под транспортер лез, тебя почему-то рядом не было…

Спорили азартно, зло, но, как говорится, к общему мнению не пришли. Даже Карзубого спор привлек — головой вертел и что-то усиленно соображал. А Баев потом признался:

— Я что молчал? Вас слушаю — вы правы. Шведова с Андрюхой — они. Каждый по-своему вроде бы верно рассуждает. Повезло Туманову с Бачунским, чего уж там!

В сумерках в блиндаж заглянул пожилой, давно не бритый сержант, помощник командира взвода саперов.

— Ребята, мы сейчас мины по переднему краю ставить начнем — пособите огоньком, если что. Ночь — она и есть ночь. Мы хоть и привычные, но всяко может получиться.

Сообщение сапера вызвало довольное оживление. Прикрыться минами было очень кстати. Предстоящая ночь пугала Павла возможностью беспрепятственных вылазок со стороны фашистов, и он вздохнул с облегчением, освобождаясь от давившей тревоги.

— Давай, отец, ставь побольше! Не беспокойся! Прикроем с полным удовольствием! — наперебой загалдели обрадованные штрафники.

Но ночь прошла спокойно, помощь саперам не потребовалась. Под утро проверил посты и, успокоенный, прикорнул. Вздремнуть, однако, не дали. Богаевский разбудил. Хотел было Павел послать его подальше, но сдержался. Необычно возбужденным выглядел Богаевский. Должно быть, серьезное что-то случилось.

— Чего тянешь? Говори!

— Суркевича, старшего лейтенанта, нашли! — выпалил тот. — С самого вечера искали. Комбат приказал: живой или мертвый, а чтобы к утру был. А я в чем виноватый? Взвод, суток нет, как принял, да и в третьем взводе он был. А искать мне. Всю округу излазили, двух раненых притащили, а его нет. Я уж подумал, может, немцы его утащили. Сам решил счастья попытать, а он у самых окопов в воронке лежит без сознания. Сто раз мимо ползали, а туда заглянуть и не подумали. В овраге все искали…

— От меня-то что требуется? — раздраженный его словоохотливостью, перебил Павел.

— Дай людей, в санвзвод его отнести. Мои глаз не смыкали, с ног валятся. Сочтемся после.

Павел возражать не стал. Суркевич штрафников не обижал и в бою за их спины не прятался, наравне со всеми в пекло лез. Если б можно было из взвода отлучаться, сам бы его понес. Растолкал Махтурова. Ему, как самому надежному, решил ротного вверить. Николай согласился с готовностью: «Сделаю!»

Прихватив Баева, Садчикова и Илюшина, направились в расположение четвертого взвода.

Суркевич в сознание не приходил. Лежал недвижимый, накрытый до подбородка плащ-палаткой. Маленький и беспомощный, как ребенок. Молча попрощался с ним Павел.

Как ни привыкаешь к потерям товарищей на фронте, но никто из них, с кем был более или менее близок, не исчезает из памяти бесследно. Каждый в душе борозду оставляет. Жаль было расставаться и с Суркевичем. Хоть и не сделал ротный лично для него ничего особенного, но и то, что прошлым не попрекал, не унижал достоинства, тоже немало.

На обратном пути думал о жестокости войны. Еще один бой, как вчера, и к вечеру строевку не на кого подавать будет, может, и самого в расход спишут. Обратил внимание, что в окопах десятая рота появилась и «пэтээровцы» с длинноствольными ружьями на участке замелькали.

День, однако, прошел по фронтовым понятиям спокойно. Артналеты и перестрелки в порядке вещей, а до настоящего боя дело не дошло. В последующие тоже.

…В одну из темных, дождливых ночей, будто специально предназначенных для смены частей, штрафной батальон сняли с передовой и отвели в глубокий тыл на доукомплектование.

Часть третья

Глава первая