Штрих, пунктир, точка

Иногда и мне казалось, что пора что-то менять, хотя с соседями мы не ссорились. У Розы и Шамиля – два мальчика. Они играли вместе с нашими, бегали по длинному коридору; вечерами я крутила для них фильмоскоп, по надписям к картинкам они учились читать. Детские праздники, деды Морозы с подарками, самодеятельные спектакли. Развлечением для детей служили стремительные кортежи, проносившиеся по Ленинскому проспекту, вид на который открывался из нашего окна. Забирались на письменный стол и, очевидно, вспоминая праздники в детском саду выкрикивали: «Да здравствует» и добавляли имя высокопоставленной персоны, представляющего своё государство. Помнится, что мальчишкам особенно понравилось имя «Хафез Асад». В тот день они долго не давали покоя соседке, тёте Тоне, проживавшей в квартире под нашей, нарушая её покой топотом.

Гонки по коридору шли об руку со спокойными занятиями, после которых дети вырывались из комнаты, как из плена.

Иногда, если наши дети засиживались в комнатках, дверь тихо открывалась и тогда, подталкивая внука, на пороге со словами «Иди поиграйся» появлялась их бабушка, бабушка Бабиджан или, как мы называли её, баба Катя. Стоило кому-нибудь заболеть, она приносила нам кружку со смородиновым компотом. Ставила её на стол и добавляла: «Сладкяя вода». Пекла вкусные беляши, предварительно поджарив в плите расползающихся тараканов. (Тараканы донимали не только в кухне: они прогуливались даже у подъезда, такой бич!) Несколько раз в году к бабе Кате приходили все её дети, она была матерью-героиней и вырастила не только своих, но и детей мужа, овдовевшего в первом браке. На эти праздники всегда приглашали и нас.

Её сын Мясум, Митя, в прошлом спортсмен и студент какого-то вуза, с возрастом запил, и его друзья как-то напугали меня, ворвавшись в квартиру. Митя работал клепальщиком на авиационном заводе и слыл незаменимым работником. Помнится, как-то, когда он не смог пойти на работу по причине тяжёлого похмелья, сам директор прислал за ним личную машину, поскольку без него ну, просто никак!

Мемуар 16. Ночлежка

Съехавшись с мамой, мы перебрались на окраину в Северо-Восточный округ.

Ездить оттуда на работу первое время было очень трудно: метро далеко, в автобусе давка. Но ничего, пережили. Правда, лишилась переднего зуба. Какой-то крепыш, прорываясь к выходу, так работал локтями, что удивительно, как не свернул челюсть. На работу приезжала уставшая, как и многие мои сослуживцы. Но нам повезло: в то время только-только вышли из печати воспоминания Леонида Ильича Брежнева «Малая земля», «Возрождение» и «Целина», и утро начиналось с отдыха: политчаса, на котором громко читали и обсуждали эти произведения. Теперь всем известно, что Леонид Ильич действительно автор этих текстов, хоть и не писал их…

Как не странно это звучит, но местом моей работы на некоторое время стала ночлежка. В советские времена Хитровский переулок носил имя Максима Горького. И, из подслушанных рассказов экскурсоводов, я, и работавшие со мной дамочки, полагали, что дом три дробь один – та самая ночлежка, где происходит действие в пьесе «На дне”. Конечно, подвал перестроили под учреждение, но остались тяжёлые своды, сырость, каплями собиравшаяся на потолке, неровные с пузырями стены покрашенные серой, местами обвалившейся краской. Узкий коридор, тонкие перегородки, три небольшие комнаты, в конце коридора – подобие кухни. Здесь на широком подоконнике стоит электроплитка с завитушками спиралей, электрический чайник. В комнатах – канцелярские столы, шкафы, папки. Вот вам сценка – кусочек той жизни.

В одной из комнат, справа от входа – зарешеченное окно, в которое иногда заглядывает солнце, иногда проходят чьи-то ноги. На подоконнике – два чайника, для заварки и для воды. Оба не первой свежести. От окна справа – симпатичная молодая женщина. Это Любаша. У неё тёмные волосы – каре, как у французской певицы Мирей Матье, и розовые щёки. Её мама родом из деревни, и поэтому Любаша ещё сохранила природную свежесть. Она любит розовое: зимой носит розовую вязаную шапочку, летом – розовую с белым маечку, и даже зонт на распродаже выбрала розовый. Кажется, что она вся розовая, и это розовое у неё изнутри.

Рядом с окном, вернее перед ним, мой стол, я сижу спиной к окну, поэтому меня всегда продувает, и часто болит шея.

Напротив стол начальницы – Нины Ивановны. Она перелистывает толстые журналы и самое главное отмечает в них карандашом. Её родители, так же, как и Любашины, – из деревни. Нина Ивановна – русская красавица, вот кому стати не занимать!

В тёмном углу комнаты стол Элеоноры Николаевны. Она москвичка, а потому бледна и грустна.

Справа от двери сидит ещё одна Нина. Нина Тимофеевна. Она недавно переехала в Москву из Белгорода и ещё не привыкла говорить по-московски. Любаша её часто поправляет.

Нина Тимофеевна. Любаша, не ложи свою ложку на подоконник, а то вечно срач разводите.

Любаша (Тихо, без интонаций).

Научитесь говорить правильно, тогда и поучайте.