Читаем Штрих, пунктир, точка полностью

Восьмидесяти пятилетний юбилей отмечал в Куоккале с домашними и финнами, надо сказать, гостей прибыло предостаточно. (Интересное совпадение: сейчас, когда пишу эти заметки, в Хельсинки проходит грандиозная выставка картин Репина, и в его залах в Третьяковке нет картин из постоянной экспозиции, все отправлены «в гости»).

Здесь я замечу, что кроме богатого эпистолярного наследия, Илья Ефимович оставил нам книгу «Далёкое близкое». Любимая с детства она и сейчас лежит у меня на столе. Я перечитываю её и удивляюсь писательскому дару художника. Это, как говорят литераторы, «вкусно написано»!

Начинается она с описания чугуевского быта их семьи. Вот портрет бабушки: «Широко замотанная чёрным платком, из-под которого виден был только бледный крупный нос…», описание объездки диких лошадей «с косыми огненными взглядами и грозным храпом», «кажется, что из раздутых красных ноздрей она фыркает огнём» или счастье верховой езды, когда конь идёт в воду «Но вот на дне облака закалыхались… Кругом запенилось…» Рассказы о военном поселении, каким стал Чугуев, порой жёсткие, кровавые. Наблюдательность художника такая, что не пропустит ни кусок хлеба за щекой, похожей на шишку, ни шарфы на приезжих, ни длинное полотенце на коленях остановившихся на постоялом дворе, хозяевами которого была семья Репиных… Всё-то описал Илья Ефимович: и обучение в иконописной мастерской, и жизнь в Петербурге, заграничные путешествия, Волгу. Не забыл поклониться художникам…

И продолжаются мои встречи с ним. Вот и завтра с утра пораньше – в Третьяковку, на выставку «Неизвестный Репин». Замотаю нос и рот трёхслойной маской, вооружусь QR-кодом и в метро.

Пролечу в поезде под моим тополем, рядом с которым стоял дом, низ каменный верх деревянный. Вспомню, как заглядывали тополиные ветви в моё окно, одаривая ароматом почек и свежих листьев, как блаженствовали под ними младенцы в колясках, дети играли в штандарт, вышибалы, взрослые – в карты и домино, целовались парочки.

Не сдаётся старое дерево и сейчас , становится всё краше и краше, хоть и обкорнали его со всех сторон. Могучий шар его кроны до конца ноября радует сильными листьями, удивляет сочной блестящей зеленью.

Жив курилка!

Жива и я!

Биография продолжается!


Москва, январь 2022.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное