Читаем Штрих, пунктир, точка полностью

После того, как рядом с домом на Новослободской, где прошли первые тридцать лет моей жизни, выстроили мрачное здание Центра им. В.Э. Мейерхольда (в те годы там работал В. Фокин) удалось увидеть несколько запоминающихся спектаклей. Это и «Ещё Ван Гог» c Евгением Мироновым в главной роли, и знаменитый «Нумер в гостинице города N» c Авангардом Леонтьевым, и «Арто и его двойник» c Виктором Гвоздицким. Помню, как стоя в антракте у панорамного окна, вглядывалась в зимний пейзаж с ещё не сломанным двухэтажным флигелем, низ каменный, верх деревянный, и прощалась с ним, как с видением из прошлого. А ночью мне приснился отец: больной, измождённый он разбирает наш дом по брёвнышку, аккуратно складывает их у краснокирпичной стены, отделяющей наш дом от соседнего, где когда-то жил Витя с обложки «Огонька»…

А время продолжало бежать, перемещаясь из одной точки в другую. Вслед за Валерием Фокиным, которого назначили сначала главным режиссёром, а позже художественным руководителем Александринского театра, мы с мужем начали театральные туры в Санкт-Петербург. Самым сильным впечатлением стал «Ревизор» (2003г). Ревизора играл Алексей Девотченко. Думается, что он то и задал тон всему спектаклю жесткостью образа! Спектакль был необыкновенно созвучен времени и поражал смелостью! Эта способность Фокина найти тонкий нерв времени и воплотить его на сцене, мне кажется, самая главная черта его творчества.

Все спектакли Фокина – яркие, запоминающиеся.

Помню, какое сильное впечатление на меня произвёл спектакль 2011года «Ваш Гоголь». В записной книжке я тогда написала:

«Рядом со мной, в каких-нибудь нескольких сантиметрах, умирал Гоголь.

Тот, Андреева, который глыбою, которого с глаз подальше, во двор на Никитском, где теперь музей, а когда-то…

А когда-то то, что явилось мне на помосте в узкой тёмной комнате почти в предкрышье Александринского театра, было последними муками гения. Его тайной. Его откровением. Исповедью.

И тут же рядом, двойником, сорочонком с ярмарки, птенцом из Эдема – он же. Только он ли? Он. Молодой. Наивный. Глуповатый? Таким ли его хотел увидеть режиссёр? Теперь это уже неважно. Такой вот родился и помчался на Тройке покорять столицу. И уже не райский сад, а серую величественную столицу с её атлантами и кариатидами, геометрией проспектов, туманами и тайнами видит зритель. Глазами того, молодого. (Cценарист Мария Трегубова).

Вдруг в какое-то мгновенье режиссёр решается соединить своих героев. Сажает их рядом (артисты Игорь Волков и Александр Поламишев), преображает с помощью опытных цирюльников и гримёров в тот, узнаваемый, знакомый с детства образ, который красивым фантиком удобно расположился в подкорке каждого обывателя. (Да, сошедший с картины Отто Моллера. Помните вы это имя? А ведь в Третьяковке висит, москвичам и ехать не надо, на дорогу тратиться). А что филистер, то бишь мы с вами? (Не обижайтесь, я не о вас, о себе…). Напичкать гения яствами, лекарствами, ещё очень хорошо пиявки помогают, да, да не возражайте, их эскулапы, которые, конечно, от бога, и сейчас охотно применяют, и знаете – помогает. Только ни Николаю Васильевичу…

Он уже всё про себя решил. Сжёг второй том. Собрался с силами написал «Выбранные места из переписки с друзьями» (Надо бы перечитать. Вересаева. И Белого и ещё много-много чего. Без чего ни Гоголя, ни спектакля до конца не понять! Это я опять себе, вы то, наверно, уже всё одолели). Отвернулся к стенке. И…умер…

Вот тут-то обыватель и принялся за своё, земное. Цветы. Воздаяния. Удобно. Из могилы не выскочит и лишнего не скажет. А он взял да воспарил. Вышел в серое, петербургское небо, которое будто бы озарилось светом от подлинного искусства, которое служение!»

Так в спектаклях Фокина для меня соединилось детство и интерес к театру. И каждый раз мы с Михаилом, который дружил с Валерием в школьные годы, узнав о премьере в Александринке, бежим за билетами на «Сапсан».

Конечно, по возможности, бываем и в московских театрах. Людей нашего возраста среди зрителей встречаем всё реже и реже, что я с некоторым сожалением, отмечаю про себя… Пандемия ли тому виной или непомерно высокие для пенсионеров цены, а может быть разочарование или вечный дым коромыслом над жизнями моих современников?


Мемуар 25


Я поведу тебя в музей!


Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное