Штрих, пунктир, точка

Пройдя через тополиный двор и тёмную, с тусклой лампочкой подворотню, в которой стояли круглые баки для сбора мусора, выходили на Новослободскую и, повернув направо, ныряли в подъезд краснокирпичного дома. Был же он, как и многие дома в округе, знаменит своим преданием, и все местные обыватели называли его Майковским. Да, да, якобы он принадлежал клану Майковых, в котором все литераторы. И тот самый перстень с изумрудом, считающийся утерянным, который Пушкин, умирая подарил Майкову, долго находился в их семье. Возможно, и сейчас он у кого-то из праправнуков, если в лихие девяностые не прибрали перстень к своим рукам какие-нибудь лихоимцы, как это случилось в нашей семье, лишившейся в одночасье всех памятных и драгоценных вещей.

В те времена, о которых идёт мой рассказ, ещё ничто не предвещало перемен, и жизнь, хороша она была или плоха, шла накатом. Также, как всегда, в этом доме на третьем этаже, где жила со своими близкими сестра нашей бабушки Надежда, отмечали Веру, Надежду, Любовь. Празднование именин начиналось в самой удалённой от входа комнате. Шли длинным коридором коммунальной квартиры, открывали дверь и попадали в девятнадцатый век. Старинная мебель, тусклая лампа над большим столом, фикусы на подоконниках, в углу комнаты высокая пальма. Но больше всего моё внимание привлекал книжный шкаф тёмного дерева. За стёклами золотились корешками многотомные собрания дореволюционных книг. Чаще других на них повторялась фамилия Гоголь. Гоголь в красной обложке, бордовой, серой с чёрным. Меня удивляло не только обилие Гоголя, но и то, что хозяин этих книг – муж тёти Нади, Борис Васильевич, худенький с клинышком бороды и пенсне, обычно читал Гоголя. Книга, ожидавшая чтения, лежала на удивительном прикроватном столике, передвигающимся по горизонтали и вертикали, а Борис Васильевич любил поделиться с гостями своими впечатлениями о любимом писателе, прочитать им страничку, другую. Теперь я объясняю эту приверженность близостью к Малороссии, где в городе Николаев родился Борис Васильевич…

Гости приходили вечером, кто чуть раньше, кто чуть позже. Точного часа не назначалось. Думаю, суть этого Соломонова решения состояла в том, что если бы собрались все в одно время, то не хватило бы мест ни сидячих, ни стоячих. Ещё бы! Только со стороны Надежды, тёти Нади (почему-то всех сестёр нашей бабушки мы называли тётушками), насчитывалось человек тридцать самых близких родственников, если же добавить к этому родственников её мужа и близких друзей тёти Веры (дочери тёти Нади) и родственников её мужа, то получилась бы почти трёхзначная цифра. Но и это ещё не всё: судьба распорядилась так, что в этот же день, то есть двадцать девятого сентября, родился сын тёти Веры, наш троюродный брат Андрей. Его приятелей, добавляли к Вере-Надежде, и получался ну, просто всенародный сбор! Потому-то порядок был такой: присаживались за стол, пили чай, конечно же с пирогами, конфетами, вареньем, и, послушав что-то из Гоголя, переходили в соседнюю комнату, тёти Веры.

Тётя Вера садилась за стоявшее у входа чёрное с золотистыми подсвечниками пианино, со следами прошлой жизни, и играла что-нибудь незатейливое, потом развлекала детей кукольным спектаклем.

Красно-бордовый бархатный занавес медленно раздвигался и появлялись декорации, нарядные куклы, медленно катился к колодцу золотой мячик из золотой фольги, и завораживающая тайна театра увлекала детей, рассаженных на стульях, и взрослых, теснящихся в дверях. Как-то мячик упал со сцены, покатился под пианино. Сорвавшись со стула, я понеслась за ним и, как нечто драгоценное и хрупкое передала тёте Вере за сцену.

После окончания спектакля дети с выражением читали стихи. Не отставала от других и я. Декламация так хорошо мне удавалась, что не раз выступала в институте, где работал папа, на вечерах, которые проходили в настоящем зале и на настоящей сцене. Позже школьные утренники, вечера.

Наша школа, находившаяся недалеко от Тормозного завода, часто организовывала концерты для рабочих в клубе или в цехах. Помню большие заводские пространства, окна во всю сцену, станки. Обеденный перерыв. Рабочие сидят на перевёрнутых ящиках, у многих в руках бутылка молока и булка. Мужчины кажутся угрюмыми и серыми. Женщины нам улыбаются и косынки у них на головах разноцветные. Среди выступающих – мои одноклассники. Я, Татьяна Савченко и Валерий Фокин, ставший впоследствии известным театральным режиссёром.