Читаем Штрих, пунктир, точка полностью

Недавно, по дороге на станцию, остановился на обочине и увидел группу пожилых, а можно даже сказать, совсем старых финнов, которые, выйдя из туристического автобуса почти бегом, если, конечно, это можно назвать бегом, направились к торчащим справа камням. Я догадался, что это их кладбище. Они торопливо переходили от камня к камню, некоторые путались в траве, падали. Если удавалось найти свой камень, они обнимали его как родного человека и радостно смеялись, как если бы встретились с живыми. На следующий же день я приехал в это место с косой, теперь если приедут, идти им будет легче. А однажды у водопада из какой-то старенькой Шкоды вышла пара: он и она, сколько им лет сказать трудно, по-моему, это уже люди без возраста. Он грузный, широкоплечий, о таких говорят – кряжистый. Она же – маленький худой воробышек с седыми букольками.

Такими бы могли быть мои бабушки и дедушки, но их нет так давно, что я их совсем не помню. Глядя на этих двух, я затосковал о родителях и подумал, что скоро и они станут такими же старыми, но только вряд ли они смогут и захотят отправиться в какое-нибудь путешествие, хотя бы в ту деревню, где родились.

В тот же вечер я попросился у моей хозяйки в короткосрочный отпуск – я не был дома уже несколько лет. Но она сказала:

– Сейчас не время. Вот сезон кончится, тогда езжай. У меня там вообще дети, а много раз я ездила?


Это была правда, и мне даже стало стыдно за свою просьбу.

Но ей пришлось меня всё-таки пару раз отпустить домой в то лето: сначала умер отец, потом мать.


Каждый раз, возвращаясь на турбазу или, как говорила Элка, в наш Финский домик, я садился на одну из очищенных мною ото мха ступенек, смотрел на озеро и курил.


С тех пор я вообще стал курить очень много…

Прошло ещё несколько лет. Не буду вас утомлять описанием своей жизни. Всё будто бы шло гладко.

Элке теперь не до меня, я с ней вижусь только вечерами. Я – на одной машине, она – на другой. Вот уже два года она обходится без личного водителя. Получила права, купила себе Ауди. Носится по всей округе. Стала выпивать. Волосы у неё теперь короткие, а какие стали глаза – я не знаю, её взгляд всегда направлен куда-то в сторону…»


Сейчас, оглядываясь назад, я пытаюсь воскресить путешествия, которые удалось совершить. И какое счастье, что память даёт эту возможность.

К сожалению, моя мама не смогла позволить себе такую роскошь! Безденежье, уставший от фронта муж, дети, работа. Всего лишь три поездки: Ленинград, Михайловское и Ялта. Из поездки в Ленинград она привезла мне миниатюрный блокнотик с изображением Петропавловской крепости на обложке из тонкого металла. В приделанные сбоку петельки вставлялся крошечный карандашик, соединённый с блокнотом серебристой цепочкой. На первой странице мама размашисто написала «Ленинград посещай!»

Что что, а уж этот совет я выполняю!

Мемуар 23

Ленинградские хроники

Ленинград начался для меня тогда, когда мальчик и девочка, жившие в соседнем доме, вынесли во двор цветные открытки, на которых золотые фигуры отдавали свой блеск ярким струям фонтанов. Дворцы, площади, памятники – всё отражалось в яркой голубизне Реки, рек, каналов. А когда соседский мальчик, украдкой от сестры, сунул мне в ладонь синий эмалированный значок, на котором кружевной кораблик поднял паруса, то родилась мечта. Но я и мечта встретились не сразу. Лишь обменявшись кольцами со своим одноклассником, я почувствовала выросшие за спиной крылья: сами себе хозяева, без родительского пригляда. Его за руку и в мечту. Стучали колёса, свадебный пирог крошился в рюкзаке. Домашние руками не махали, а всплеснули – ни кастрюли, ни шкафа, ни пальто, а туда же…

Ни я, ни мой муж (хотя назвать нас супругами ни у кого бы язык не повернулся, так, желторотые птенчики), тогда не могли знать, что будем приезжать в этот город с регулярностью премьер в полюбившемся нам театре. До поры до времени, конечно…

В ту первую поездку я сносила вдрызг свадебные туфельки, а Михаил возвращался в столицу почти босиком, потому что подмётка осталась в каком-то ленинградском музее. Произошло это, потому что мы не пользовались троллейбусом, а всё пешком, да пешком. И к Лавре, и от неё до Невы, и на Васильевский остров, и по Фонтанке, Мойке, Пряжке, в Эрмитаж, Русский, Летний сад, к Инженерному замку, и опять к Неве и по Невскому к Лавре. А на следующий день – Петергоф, Царское село, конечно, Лицей и опять Эрмитаж. Возвращались в гостиницу на Московском проспекте, удобства в конце коридора, и сваливались каждый в своё прокрустово ложе, пока не догадались сдвинуть кровати. Но и после этого нам спалось так крепко, что природный инстинкт продолжения рода не мог победить усталости. А ещё хотелось полюбить Павловск, улочки-закоулочки, дворы насквозь и дома колодцами, Репино, Кронштадт, Валаам и Ладогу. Увы, в отпущенные нам три дня на свадьбу плюс майские праздники мы этого сделать не смогли. Всё сбылось, а что-то ещё и нет, только потом, через много-много лет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное