Штрих, пунктир, точка

Мы проходили по центральной улице вверх до автобусной остановки. Рядом с ней на деревянной доске непривычные объявления с фотографиями людей из этого посёлка или соседних, недавно ушедших из жизни. Их родственники приглашали на прощание и поминовение. Эта традиция, не знакомая мне, вызвала уважение, как и степенная размеренная жизнь посёлка. Очевидно в разгар сезона здесь шумно и многолюдно, но в конце сентября спокойно и пустовато.

У автобусной остановки мы останавливались и поворачивали назад.

Пройдя последний магазинчик, попадали в сосновый парк.

Аромат хвои и моря, птицы, белки, скалы, неспешная тропа, зовущая всё выше и выше. Поднимались на плато. В распахнувшийся простор врывалось небо, а под ногами всеми оттенками изумрудного и голубого сияла Адриатика. Говорят, здесь любила сиживать королева Мария, внучка российского императора Александра II и жена короля Александра I Карагеоргиевича, убитого в Марселе в 1934 году. На одном из портретов русского художника Ф.А. Малявина 1933 года, молодая женщина в амарантовом лёгком платье перебирает длинные из круглого жемчуга бусы. Черноброва, пылка, в глазах любовь и затаённое напряжение. Неужели художник пророчествовал и из тридцать третьего года увидел тридцать четвёртый? А мы, налюбовавшись (могли бы и кофе попить: куда только не добираются вездесущие рестораторы), спускались с горы и лесной тропой выходили к отелю, называвшемуся так же, как и пляж, «Пляж королевы». Крошечная бухта, закрытая с двух сторон горами. Не многолюдно. А вот дальше в королевской резиденции (ныне президентской) оживлённее. «Милочер», от ласкового русского «милая» (так называли королеву Марию домашние). Здесь сосны расступаются, и другая, оранжерейная красота кружит голову. Розы, множество роз в центре, они перешёптываются с пальмами и другими экзотическими растениями. Мы шли дальше. Теперь тропа, петляя, то поднималась по скалам, то опускалась среди сосен и вела всё время вдоль моря. Проходили через арку грота с радующими ступни волнами, через пляж, опять вверх. Корни переплетались, хватаясь за скалы, и образовывали приятное для отдыха место. Здесь мы присаживались и, конечно, фотографировались, нет, не на телефон, тогда, в начале двухтысячных, до нас ещё не доплелились мобильники, пользовались «мыльницами» Сanon. С этого места с интересом наблюдали за любителями дайвинга. Вода в Адриатике настолько прозрачная, что можно разглядеть путешествия любителей подводного плаванья. Вот они уходят в глубину, огибают камни, напоминая русалочий хвост колышутся ласты… Продолжая путь, выходили к острову «Святой Стефан». Тонкий рукотворный перешеек соединяет его с сушей. В прошлом – посёлок рыбаков, известный со времён Венецианской республики, ныне комплекс престижных отелей. Его почти округлая форма и яркие черепичные крыши среди моря – картина незабываемая… Вот где раздолье для художников…

Когда-то художники теснились и на парижских бульварах, но в январские дни уже далёкого двухтысячного года, я не встретила ни одного. Заприметила в субботней толпе пожилую женщину. Седые букли, чёрное пальто, красный шарф. Её внешность, манеры соединились у меня с образом дамы из квартиры напротив отеля.

«Осторожно приоткрыв штору, самую щелочку, Габби, она же Мари, Мариэль, а, может быть даже Нинон, увидела, что серый дневной свет за окном уже начал сгущаться, кто-то добавил в него ультрамарин, и в город с минуты на минуту придёт вечер.

Любимое время всех парижан – субботний вечер. Его ждут с нетерпением, к нему готовятся, о нем мечтают. Если ты ещё жив, если ещё можешь передвигать ноги, даже если тащишь их за собой, вперёд! А если за тобой зайдёт кавалер? Забьётся сердце, загорятся глаза.

Ногти были готовы ещё к полудню. Подсиненные волосы букольками, по старой моде. Почищено пальто, черное, легкого покроя, шляпка. Юбка черная до колен и любимый черный свитерочек. Всё как в молодости! А впереди – парижский вечер.

Кино, театр, кафе, рестораны – всё забито, везде жизнь. Нет, не та жизнь клерков, когда, забежав, жевнув на ходу, бежишь дальше, а когда затянешься сигареткой, глотнёшь из бокала или на худой конец из пластмассового стаканчика, вытянешь под столом ноги, глаза поднимешь, взгляд встретишь. «Сколько Вам лет, мадам?» – спросишь себя и, не дожидаясь ответа, будешь слушать стук сердца, когда приблизится незнакомец и возьмёт за руку. Да, конечно, ещё она наденет бусы, те, что купила вчера у африканца, который торгует у Новой оперы, и поясок, что от старого костюмчика. Шарфик, туфли. Если бы она шла одна, надела бы старые, бескаблучные. Но сегодня за ней зайдёт её мальчик, Пьер, Фредерик, а может быть, даже Мишель. Конечно, они уже не так новы – эти любимые туфельки от Гуччи, но зато настоящие.

Габриэль, она же Габби, Мари, Мариэль, а, может быть, и Нинон – в нетерпении. Зажигает свет, задвигает жалюзи, ещё плотнее смыкает шторы, чтобы ни единой щёлочки.