Штрихи к портретам: Генерал КГБ рассказывает

Вот так жили и работали. До сих пор не пойму, почему запретили вывести на чистую воду анонимщиков. Если бы тогда дали по рукам провокаторам, это было бы хорошим уроком. А так ведь они (авторы) до сих пор убеждены, что все шито-крыто. Если сегодня они или их внуки будут настаивать, то я могу назвать поименно каждого. К счастью, живы свидетели и остались вещественные доказательства в архивах.

* * *

Летом 1977 г. меня пригласили заместители председателя КГБ СССР В.М. Чебриков и В.П. Пирожков. Разговор был корректный. После инспекторской проверки было принято решение переместить из КГБ Узбекистана в другие регионы страны некоторых начальников, засидевшихся в Ташкенте.

Мне было предложено быстрее освободить их от работы. Я заявил, что это не в моей власти. Эти товарищи были номенклатурой КГБ СССР. Только Центр мог их назначать и перемещать.

На второй день меня разыскали в гостинице и снова пригласили на Лубянку. Беседа в том же составе и в том же кабинете. В.М. Чебриков сказал:

– Тебе надо уезжать из Узбекистана.

– Куда?

– За границу.

– А что произошло за сутки?

– Мог бы и не спрашивать. Рашидов поставил вопрос…

* * *

Приехал я в Ташкент после разговора в КГБ СССР не в лучшем состоянии. Продолжался гипертонический криз. Врачи предписали постельный режим, инъекции и прочее. Через пару дней я позвонил Ш.Р. Рашидову.

– Докладываю Вам о своем прибытии из Москвы. У меня есть необходимость переговорить с Вами.

– Я знаю, что Вам нездоровится (ему докладывало 4-е управление Минздрава – ташкентская «кремлевская» медицина). Поправляйтесь, я готов встретиться с Вами.

– Я могу приехать к Вам, Шараф Рашидович, в любое время, хоть сейчас.

– Ну тогда, пожалуйста, приезжайте.

Приехал в ЦК. В кабинете Рашидова были вдвоем. Телефоны переключены на приемную. Никто не заходил и не звонил.

– Шараф Рашидович, со мной состоялся разговор в Центре о моей будущей работе. Предложили работу за границей. Я работу никогда не выбирал. Работал там, где поручали – Белоруссия, Москва, Северный Кавказ, Узбекистан. Но раз поставлен вопрос об освобождении меня от работы, то прошу Вас сказать, какие ко мне претензии как к председателю КГБ республики, как к коммунисту, как к человеку.

– Претензий к Вам, Эдуард Болеславович, нет ни как к руководителю Комитета, ни как к коммунисту и человеку. Вы честный человек, и претензий к Вам нет. Вопрос о Вашем освобождении я не ставил. Это Москва.

– Не хочу уточнять детали, Шараф Рашидович. За многие десятилетия работы я знаю механизм назначений и освобождений от дел. Прошу Вас решить вопрос о моем освобождении на заседании Бюро ЦК. Пусть товарищи выскажут все, что они думают о моей работе.

– На Бюро нет необходимости рассматривать. Вы работайте. Никому ничего не говорите о нашем разговоре. Знаем только мы вдвоем.

Кстати, проработал я в республике после того разговора еще около 10 месяцев. Шла борьба за пост председателя КГБ. В этой борьбе я был жертвой. Ю.В. Андропов убеждал Рашидова: «Делаешь ошибку, Шараф, освобождая Эдуарда. Ты в этом убедишься».

В конце той длительной беседы я сказал Рашидову:

– Я не рвусь за границу. Мой выбор продиктован следующим: Вас убеждают в том, что я «качу бочку» на республику и на Вас. Но это не так. Я говорил неоднократно о том, что докладываю Центральному Комитету и Вам как руководителю республики значительно больше, чем в Москву. Вы напрасно верите наговорам.

Мне было известно, кто в Москве плел интриги, настраивал Рашидова против меня. Не вытерпев, я однажды прямо высказал Андропову все, что думал о грязных информаторах в Центре. Голос мой не захотели услышать.

Я продолжал:

– Шараф Рашидович, если я останусь работать в Союзе, то Вам будут по-прежнему нашептывать, что я «качу бочку» на Вас. Если же уеду за границу, то повешу замки на рты клеветникам. В Союзе знают, как Вы расправлялись с некоторыми председателями КГБ, покидавшими республику.

– Кого Вы имеете в виду?

Я назвал фамилии.

– Что касается меня, то я не позволю никому перечеркнуть мою сорокалетнюю службу Отечеству. Я буду бороться, буду защищать свое имя. А борьба есть борьба. В этой борьбе я не пожалею никого, в том числе и Вас. Говорю Вам прямо и честно, как это делал всегда.

Надо было видеть Рашидова… Белел, краснел, потел… Не ожидал он такого заявления, не привык к такому прямому разговору.

Надо отдать ему должное. Он не позволил за все 5 лет моей работы в ГДР забросать Старую площадь грязными анонимками в мой адрес (это дело хорошо было поставлено в республике).

Я уже писал, что летом 1983 года первый заместитель председателя КГБ Г.Е. Агеев рассказал о словах Рашидова: «Я допустил ошибку, что убрал Эдуарда из республики». Для меня такое признание было дороже ордена.

* * *

В начале марта 1978 года мне объявили решение ЦК КПСС об освобождении от работы, не указав даже причину, как это было принято в таких случаях.

Позвонил по «вертушке» Рашидову:

– Прошу Вас разрешить уехать из республики.

(Чемодан уложен. Других вещей нет. Богатства в Узбекистане не нажил. Библиотеку отправил в Москву заранее.)

Рашидов ответил: