Сохранились и воспоминания рабочих, слушавших Владимира Ильича, написанные по свежим следам событий. Вот слесарь депо Сортировочная А.Я. Волков, присутствовавший на десятитысячном митинге в Алексеевском манеже:
«Он заставил себя слушать, говорил просто, и ему верили…»
Вот рабочий И.М. Корягин:
«В жизнь мою въелись его слова, только я их выразить не могу».
Рабочий завода «Динамо» Моисеев:
«Говорил он отчетливо, и громко… и получалось от его речи в мозгах рабочих прояснение»[218]
.«В жизнь мою въелись его слова» – такого результата можно было добиться только зная о том, что именно волнует людей сегодня, на какой именно самый важный и самый главный вопрос они ждут ответа.
Одно обстоятельство в этих выступлениях нередко удивляло его слушателей. «Ленин умел быть самокритичным. Мы были удивлены, – пишет Б. Рунге, – когда услышали из его уст слова…» И он приводит слова Ленина из его выступления на IV конгрессе Коминтерна в ноябре 1922 года:
«Несомненно, что мы сделали и еще сделаем огромное количество глупостей. Никто не может судить об этом лучше и видеть это нагляднее, чем я» [Л: 45, 290].
Шутка Ленина вызвала в зале дружный смех. Но Рунге имел в виду не только эту шутку. В докладе, посвященном пятой годовщине революции, Ленин не только дал характеристику успехов Советской власти, но вместе с тем обстоятельно проанализировал внутриполитический кризис, который республика пережила в начале 1921 года.
Зачем понадобилось ему в этот торжественный день, выступая перед иностранными коммунистами, возвращаться хоть и к недалекому, но уже преодоленному прошлому?
Еще в годы первой мировой войны, конспектируя Гегеля, Ленин выписал одно, чрезвычайно понравившееся ему место:
«…опыт и история учат, что народы и правительства никогда ничему не научались из истории и не действовали согласно урокам, которые из нее можно было бы извлечь» [Л: 29, 281].
Этот «всеобщий закон косности» необходимо было сломать.
Большевизм, указывал Ленин, прошел путь, которого по богатству опыта не имела никакая другая партия. Им, этим партиям, еще предстояло пройти этот путь, и опыт большевиков должен был показать путь к победе и предотвратить или, по крайней мере, предостеречь от повторения ошибок и неудач.
Те трудности, указывал Ленин, которые преодолела наша партия, не есть явление чисто русское, а то, что еще предстоит, будет стоять перед рабочими партиями других стран. Именно поэтому, отвечая на злободневные вопросы международного пролетарского движения, выступая на конгрессах Коминтерна, работая над «Детской болезнью „левизны“ в коммунизме», он прежде всего анализирует этот путь, историю большевизма, русской революции, страницы ее блестящих побед и невеселые страницы поражений. В передаче такого опыта братским партиям Ленин видел интернациональный долг большевиков.
Этот интернациональный долг он видел и в ликвидации тех политических и экономических трудностей, которые переживала наша страна и с которыми партия вела повседневную открытую и напряженную борьбу.
Каждый шаг вперед, каждый успех молодой Советской республики не только глубоко анализировался и пропагандировался Владимиром Ильичем. Он всегда вызывал у него и чувство законной гордости… И первые победы Рабоче-Крестьянской Красной Армии. И первые коммунистические субботники, давшие миру невиданный доселе образец нового отношения к труду. И первые тонны чугуна и угля первых восстановленных домен и шахт. И первые электростанции в российских деревнях. И первые детские сады и музыкальные школы…
«На каждую сотню наших ошибок, – писал Ленин, – о которых кричит на весь свет буржуазия и ее лакеи… приходится 10.000 великих и геройских актов – тем более великих и геройских, что они просты, невидны, спрятаны в будничной жизни фабричного квартала или захолустной деревни, совершены людьми, не привыкшими (и не имеющими возможности) кричать о каждом своем успехе на весь мир» [Л: 37, 61].