Штрихкод греха

— Папа! Пожалуйста, помолчи уже! Идите, девушка, идите.

Я поднялась на шестой этаж. Тамбурная дверь уже была открыта. В ней стояла среднего роста худая женщина в пестром домашнем халате до пят.

— Проходите, — безо всякого выражения сказала она и, прихрамывая, скрылась в дверном проеме.

Я пошла за ней.

Через небольшой, но стильный холл я вслед за хозяйкой миновала широкий и длинный коридор и оказалась в большой гостиной, тоже со вкусом отделанной.

Я обратила внимание на резные настенные панели, двухуровневый потолок со множеством встроенных светильников, а также — на дубовый паркет, покрытый посередине роскошным ковром с таким длинным ворсом, что я почувствовала, что мои ноги по щиколотку провалились в нежную и теплую массу.

— Садитесь, — так же бесстрастно пригласила Светлана и первая села на изящную оттоманку.

Я последовала ее примеру и расположилась на такой же точно, стоящей напротив.

— Я сегодня не планировала никаких… в общем, я не собиралась сегодня ни с кем встречаться, — сообщила Бартелеймонова. — Я себя неважно чувствую.

— Понимаю вас, — сказала я, — и сочувствую вашему горю. Но дело не терпит отлагательств. Поэтому я задам вам всего лишь несколько вопросов, я долго вас не задержу. Потом, если надо будет, я зайду еще. Хорошо?

Светлана неопределенно пожала плечами.

— А вам именно сейчас нужно поговорить? — Светлана пристально посмотрела на меня.

— Вас что-то останавливает? — вопросом на вопрос ответила я.

— А что меня может останавливать? — с вызовом в голосе спросила Бартелеймонова.

Я внимательно посмотрела на вдову. Что-то не похоже, что она рыдает дни и ночи напролет. Ее глаза серо-зеленого оттенка были сухие, веки тоже лишены характерной припухлости, которая выдает следы слез. Локоны цвета спелой пшеницы аккуратно уложены по бокам и собраны в пышную «шишку» на макушке. Однако в ее облике было что-то, что наводило на определенные размышления.

Во-первых, Светлана была излишне напряжена. Непонятно только было, чем была вызвана эта ее напряженность: моим неожиданным визитом или же другой причиной.

Может быть, она кого-то ждет? Кто-то должен прийти к ней с минуты на минуту, а я ломаю все ее планы. Возможно, она была настроена увидеть совсем другого человека, отсюда и такое ее поведение.

— Светлана Владиславовна, — я решила прервать затянувшееся молчание, — скажите, у Константина Александровича были враги?

— Что вы сказали? Враги? — Она вдруг хрипловато рассмеялась.

Я озадаченно посмотрела на нее. Светлана продолжала смеяться.

— Простите меня, — наконец остановившись, сказала она. — Просто вы задали такой вопрос… я даже и не ожидала. Полицейские меня спрашивали совсем о другом.

— Но что же такого необычного в моем вопросе?

— Ну, я думала, вы будете меня спрашивать, что я делала утром тринадцатого мая, где была, одним словом, выяснять, есть ли у меня алиби на момент убийства Кости, а вы…

— К алиби мы еще вернемся, Светлана Владиславовна, а сейчас меня интересует, кому ваш супруг мог, образно говоря, перейти дорогу. Помешать настолько, что его захотели убрать. Припомните, пожалуйста, может быть, ему звонили и угрожали, возможно, он получал какие-нибудь письма с угрозами в свой адрес.

Светлана поправила локон справа, потом положила ногу на ногу и сказала:

— На все ваши вопросы про врагов Кости я могу ответить одним словом «нет». Врагов у него в моем понимании не было, никто ему письма с угрозами не писал. Сейчас ведь не то время, чтобы переписываться на бумаге. А в компьютер к нему на почту я не заглядывала. То же самое могу сказать и в отношении телефонных звонков. Его разговоры по сотовому я не слышала.

— Хорошо. Я вас поняла. Но может быть, он с вами делился своими опасениями по поводу неприятностей в компании? Ну, что-то такое он говорил о своих конкурентах по бизнесу? Они ведь у всех предпринимателей есть.

Бартелеймонова отрицательно покачала головой:

— У Кости не было конкурентов. Во всяком случае, он никогда не говорил о других бизнесменах в таком качестве. Нет, врагов у него не было. Кто мог желать его смерти? Понятия не имею.

— Расскажите, пожалуйста, про утро тринадцатого мая, — попросила я.

— А что про него рассказывать? — удивилась Бартелеймонова. — Утро как утро было. Я встала, как всегда, раньше Кости. Приготовила завтрак, мы вместе выпили кофе, потом он ушел.

— А Константин Александрович не сказал вам, куда он собирается ехать?

— Нет, не сказал. У него вообще не было привычки докладывать мне о своих передвижениях.

— А скажите, что мог делать Константин Александрович по дороге в поселок Дубки?

— Понятия не имею.

— Может быть, он собирался навестить своих родственников или друзей?

— У нас там нет ни тех, ни других.

— Скажите, Константин Александрович в последнее время был, что называется, настороже?

— Как это понять?

— Ну, то есть, возможно, он нервничал, стал замкнутым, угрюмым, был в плохом настроении?

— Плохое настроение, говорите? — Светлана усмехнулась. — У него всегда настроение портилось, когда… В общем, это к делу не относится.