— Я тебе говорил, отвечай? — Егор рычал, негромко, но все равно было страшно.
— Да-да, — едва помня себя, взвыла Танька.
— Тогда какого ж хрена…
— Прости, прости, само вырвалось, — взмолилась Танька, пока мысли, закипая в голодной раздроченной жажде начинали бурлить, заполняя голову невыносимым шумом, — пожалуйста, прости…
— Не-е-ет, — беспощадно выдохнул он, толкаясь своими потрясающими пальцами в ее девичью щель. Раз, другой, третий. Боже. Тело хотело этого. Тело хотело Егора, прямо сейчас, не особо задумываясь о происходящем, о расписании, да что там — даже о том, что за дверью в коридоре так-то, наверняка, бегают студенты и преподаватели, и их кто-то может услышать. Танька со стыдом поняла, что сама насаживается на его пальцы, скуля от удовольствия. Ей хотелось больше, гораздо больше…
— Ага, размечталась, дрянь, — яростно прошипел Егор, будто слыша ее мысли, отшатнулся, — может, ты еще и кончить хочешь?
Рука, творившая немыслимое непотребство у Таньки в трусах, рука, которая по качеству удовлетворения могла задать планку некоторым членам, исчезла, и яростное неудовлетворенное разочарование практически швырнуло Таньку носом в землю.
Он не дал ей кончить. Выкрутил всю душу, перевозбудил за чертову пару минут и не дал… Наказал. Раздери весь мир ядерным напалмом.
— Нет, пожалуйста, Егор, — у Таньки от обиды аж слезы на глазах выступили, — пожалуйста, закончи. Умоляю. Я не смогу нормально пойти на лабораторную.
— Твоя проблема, — процедил он, — это наказание. Не можешь вытерпеть — иди трахнись об Лазаря. О нас можешь забыть, в принципе.
— Я не хочу его, — выдохнула Танька, — только тебя. Никого больше. Пожалуйста, Егор. Накажи по другому, умоляю. Как угодно…
— Детка, — пальцы Егора впились в ее подбородок, а глаза, неумолимые, яростные, как синий смерч, — в Танькино лицо, — не бросайся такими словами, если не знаешь, что за ними может стоять. Потому что меньшее, что я могу сделать, — я делаю сейчас, просто потому что ты маленькая дура, и мне тебя жаль. После большего ты спокойно сидеть на своей чертовой заднице не сможешь.
Он говорит о порке? Танька нервно сглотнула. Настолько близко к БДСМ она еще не приближалась. Страшно. Ужасно страшно. Но… Но на лабе в таком состоянии от нее будет толку меньше, чем от Суховой. Она и пары слов из методички не разберет, перед глазами будут плыть цветные круги. Разочаровать Ардову было же так страшно, что проще сразу было документы забрать.
— Я согласна, — тихо выдохнула Танька, — я согласна заплатить задницей, Егор, только пожалуйста… Доведи сейчас до конца. Я не смогу так…
Она боялась дышать. Боялась спугнуть его молчание, потому что если он молчал — он думал, если он думал — значит, был шанс.
— Хорошо, — выдохнул Егор и резко развернул Таньку лицом к двери, заставляя ее упереться в нее руками. Нет. Он не стал заканчивать пальцами. Он решил засадить ей прямо сейчас, в своем кабинете. Боже. Сдохнуть можно от его милосердия.
— Открой рот, — сухо, жестко, от этого тона хочется упасть на колени. И не вставать с них, пока он не разрешит.
Шарик кляпа был плотный, черный, его удобно было сжимать зубами. Ну хоть не в себе давить вопли. Все-таки купил. Сказал — сделал. В кармане, что ли, носит?
— Еще только раз… Еще только раз ты заикнешься о ком-то другом… — выдохнул Егор, — и ты пойдешь к черту, поняла?
Это был риторический вопрос. Тем более ответить Танька все равно не могла.
В трусах все пылало так, будто там извергался чертов вулкан. Слабый банановый запах презерватива коснулся напряженного Танькиного восприятия. Джинсы Егор с нее спустил вместе с трусами — одним лишь только быстрым движением.
Никаких прелюдий. Никаких лишних прикосновений. Лишь один только член, резко вбивающийся в ее тело. Пальцы, жестко сжимающие бедра — больно сжимающие, но от этого только ощущения острее, — настолько острые, что хочется выть, но все, что может Танька — это впиваться зубами в тугой шарик кляпа в своем рту, вытягиваться струной от упертых в стену рук, двигая бедрами ему навстречу. Этот секс — не для их общего удовольствия, не реализация обоюдно вспыхнувшей страсти. Этот секс для ее облегчения, подчеркнуто безжалостный, потому что она провинилась. Но такой — резкий, грубый, он выбивал из головы все что в ней было. Кажется, после такого взрыва ощущений, как после чумы — невозможно уйти живой. Слишком сильно, слишком остро, слишком грандиозно. Оргазм — как милосердный дар, оргазм как незаслуженная награда. После него Танька даже пошатывается и все-таки оседает на колени, потому что стоять на ногах невыносимо сложно.
Егор за ее спиной швыряет презерватив в урну, застегивает брюки.
Вопреки ситуации — приседает, осторожно, даже ласково гладит по волосам.
— Если это тебе слишком, может, тебе все-таки поискать кого еще? — вкрадчиво спрашивает, расстегивая кнопки кляпа.