— Ложись на живот, — деловито произнес и в наглую содрал с Таньки одеяло. И он говорил, что ему для того, чтобы делать, что ему хочется, нужен ошейник, да? А меж тем, Таньке без теплых объятий одеяла сразу же стало зябко.
Теплые пальцы, легкие, невесомые скользнули по лопаткам, обводя болящие места, но не касаясь их.
Егор потянулся к тумбочке, вытащил оттуда белую баночку.
— Не дергайся, ладно?
— А что это вообще? — не то чтобы Танька обеспокоилась, но все же было любопытно.
— Заживляющий антисептик, — спокойно отозвался Егор, — вообще, вчера надо было обработать, но ты так быстро отключилась. Не хотел будить.
— Ты в принципе такими вещами запасаешься? — с интересом уточнила Танька, пока он аккуратно, с минимальным нажимом наносил мазь на кожу плеч. От мази кожа слегка немела — кажется, в ней был и анельгетик.
— Ну, если есть, чем драть, значит, должно быть и чем обеззаразить же, — невозмутимо фыркнул Егор, — тебе ж не нужно воспаление, солнышко?
— Да уж, — Таньке захотелось взвыть. Потому что закончив со спиной, он спустился к заднице, и вот тут эти легкие, чуткие прикосновения были не то чтобы не в тему, но… Но да, не в тему. Утро же. На учебу же собираться пора.
— Я тут понял, что не практиковал на регулярной основе уже чертовски давно, — задумчиво заметил Егор, и его пальцы начали двигаться чуть шире, чуть раскованней, кажется, не одну Таньку заставили напрячься эти «процедуры».
— Почему давно? — выдохнула Танька, силясь удержаться и не куснуть тайком уголок подушки, чтобы не заскулить. Она заводилась, медленно, верно, но неумолимо. Потому что… Потому что, боже, ну что могло надраконить сильнее, чем эти порхающие, такие воздушные прикосновения? Их хотелось больше. Его пальцев хотелось больше. Да — болью покалывало, но воспринималась эта боль — слабая, почти никчемная — лишь только как усилитель вкуса.
— Ну, если кратко — пытался следовать жизненным приоритетам, — Егор отвечал. Казалось бы, почему отвечал? Вроде же очерчивал, что с вопросами к нему лезть не стоит, но отвечал же сейчас. Доверялся — хоть и по капельке. Ох, до чего от этого становилось тепло.
— Пытался?
— Хреново получается, — тихо ответил Егор, — все равно срывает в это. Как бы мне ни казалось необходимым от этого отказаться.
Сейчас он звучал странно. Непривычно. Нет, не было никакой неуверенности в голосе, просто в голосе не звучало привычной насмешки.
— А не на регулярной основе, получается, ты?.. — задумчиво повторила Танька.
— А ты все-таки внимательно слушаешь, солнышко, — Егор невесело фыркнул, бережно поглаживая Таньку по бедру, — да. Нерегулярно — да. Но давай не сейчас об этом, у меня не то настроение, да и времени нет особенно.
Не то у него настроение. А какое оно у него. Танька тихонько вздохнула и заставила себя сесть на колени, взглянуть Егору в лицо.
— Может, ты тогда хочешь?..
— Солнышко, ну ты же не в форме… — насмешливо заметил Егор, явно верно поняв, что Танька не договорила. — Тебе бы отойти, правда. И лучше бы поговорить, пока есть время. Это, в общем-то, полезнее.
— У меня на это кнопки выключения нет, — огрызнулась Танька, — и поговорить… Лучше попозже. Когда я смогу говорить, потому что сейчас я еще не готова это все обсуждать.
И это была правда. Потому что в душе сейчас не было ни единой эмоции, было блаженно пусто и чисто. Каждая мысль, каждое чувство воспринималась как-то незамутненно, без фильтров.
— А на включение у тебя кнопка есть, да? — Егор улыбнулся, бросая баночку с мазью в ящик тумбочки, протирая пальцы влажной салфеткой.
— А на включение у меня — ты, — Танька печально вздохнула, потому что это была не самая веселая правда. Осознавать, что он может ее завести одним только пристальным взглядом глаза в глаза — было чуточку грустно. Но по-другому у Таньки не получалось, и она была не готова отказываться от любви к Егору. Пусть даже и шизофренической.
— Ох, Татьяна, — Егор потянул Таньку к себе, заставляя усесться к себе на колени, — завязывай говорить такие вещи. У меня от них слишком многое перекрывает.
— Не проси такого, — отважно качнула головой Танька, — не проси, не приказывай, я все равно не смогу.
Как отказаться, когда уже сейчас стало ясно, что ему это важно? Как будто Таньке было жалко этих слов. Для Егора-то? Нет. Ни капли не было жалко.
— Дурочка, — шепнул Егор, обжигая губы Таньки своим дыханием. И снова мир рассыпался на одни лишь атомы, потому что иначе и быть не могло, пока он ее целовал.
— Твоя дурочка, — отозвалась Танька, на выдохе захлебываясь звуком, потому что, оторвавшись от ее губ, Егор прижался губами к ее шее.
— Моя, да.
Танька упустила момент, когда она снова оказалась на кровати. Вот казалось, только-только она, несусветно обнаглев, забралась пальцами в волосы Егора, снова вскипая от прикосновения его жадных раскаленных губ к ее губам, а тут уже — хоп, и она лежит на спине, накрытая его телом. Да уж, слишком многое он в ней выключал, заставляя забыться.