«Штукас». Асы Блицкрига в бою

«Мы летим низко над водой, заходя с юга, погода пасмурная, я ничего не могу различить дальше 700–800 метров. Сейчас прямо впереди я вижу темную движущуюся массу: дорога, танки, грузовики, русские. Я немедленно кричу: «Атака!» Тут же почти в упор оборона открывает огонь прямо по моей машине: стреляют сдвоенные и счетверенные пулеметы, автоматы, все ярко освещено вспышками. Я лечу на высоте 30 метров и столкнулся с самой серединой осиного гнезда. Не пора ли выбираться отсюда? Другие самолеты развернулись веером по обе стороны от меня, и оборона не уделяет им такого внимания. Я кружусь и бросаю машину из стороны в сторону, выполняя самые сумасшедшие оборонительные маневры, чтобы избежать попаданий, я стреляю не целясь, потому что попытка выровнять машину для более точного прицеливания означала бы непременную гибель. Когда я достигаю танков и машин, немного набираю высоту и пролетаю прямо над ними, я каждую секунду жду попадания. Это все кончится плохо, моя голова такая же горячая, как и металл, с визгом проносящийся мимо. Через несколько секунд раздается громкий стук. Гадерман кричит: «Мотор горит!» Попадание в двигатель. Я вижу, что двигатель не дает нужных оборотов. Пламя лижет кабину.

«Эрнест, прыгаем. Я немного наберу высоту и буду лететь, сколько смогу, чтобы убраться с пути русских. Недалеко я видел наших парней». Я пытаюсь подняться выше – я не имею представления о нашей высоте. Темная нефть на остеклении кабины, я больше ничего не вижу и сбрасываю фонарь, чтобы хоть что-то разглядеть, но это тоже не помогает, языки пламени закрывают все вокруг.

«Эрнест, прыгаем прямо сейчас».

Двигатель запинается и трещит, останавливается, работает снова, останавливается, работает… Наш самолет станет нашим крематорием вон на том лугу. Мы должны прыгать!

«Мы не можем, – кричит Гадерман, – высота всего метров тридцать». Ему сзади лучше видно. Он тоже сбросил свой фонарь, оборвав провод интеркома. Мы больше не можем говорить друг с другом. Его последние слова: «Мы над лесом!» – я тяну на себя ручку изо всех сил, но самолет отказывается карабкаться вверх. Гадерман сказал, что мы летим слишком низко, чтобы прыгать с парашютом. Можем ли мы сесть? Возможно, что да, даже если я ничего не вижу. Для этого двигатель должен работать, пусть и неустойчиво.

Я медленно убираю газ. Когда я чувствую, что самолет стал проваливаться вниз, я бросаю взгляд по сторонам. Я вижу, как земля проносится мимо. Мы сейчас всего на высоте 6–7 метров. Я напрягаю мышцы на случай удара. Неожиданно мы касаемся земли, и я выключаю зажигание. Двигатель останавливается. Может быть, нам пришел конец. Затем что-то грохочет, и я больше уже ничего не помню.

Я ощущаю что-то вокруг себя, следовательно, я еще жив. Я пытаюсь восстановить в памяти: я лежу на земле, я хочу встать, но не могу, я пригвожден к земле, боль в ноге и голове».

Эффективность противовоздушной обороны советских подразделений постоянно росла, и это было еще одной причиной, по которой потери «Штук» становились все выше. Страницы мемуаров Руделя, относящиеся к последнему году войны, буквально заполнены упоминаниями о гибели его товарищей. В Румынии 3-я группа 2-й эскадры пикирующих бомбардировщиков оказывается буквально в окружении после того, как румынские войска переходят на сторону противников Германии. Тем не менее группа продолжала совершать боевые вылеты. Советский летчик-истребитель Ф.Ф. Архипенко вспоминал о боях с самолетами эскадры «Иммельман»:

«Через 5—10 секунд впереди справа увидел группу бомбардировщиков Ю-87, около 40 самолетов, уже строивших боевой порядок для атаки наших наземных войск. Переходим в атаку всей группой с тем, чтобы не дать возможности прицельно бомбить наши войска. Прицелы в пикирующих бомбардировщиках Ю-87 были отличные, атаковали они с крутого пикирования и были в состоянии угодить бомбой в танковый люк. Среди немецких пикировщиков, на Ю-87, воевал и Ханс-Ульрих Рудель – самый высоконагражденный из всех воинов гитлеровской Германии.

Атаку сорвали, но не успели разделаться с этой группой, как подошла вторая, затем третья. Провели три воздушных боя, группа моя рассыпалась, по радио дал команду выходить на свою территорию».

Конец 1944 года группа встретила в Венгрии, где совместно с венгерскими пикировщиками наносила удары по наступающим советским войскам. Во время одного из вылетов Рудель получил ранение в ногу – меткими стрелками оказались советские танкисты, которые обстреляли «Штуку» из закрепленного на башне ИСа крупнокалиберного пулемета ДШК. В начале 1945 года Гитлер лично запретил Руделю подниматься в воздух – полеты на «Штуке» к этому моменту были изощренной формой самоубийства. Что успешно доказал сам Рудель, продолжая совершать боевые вылеты и получив в феврале серьезное ранение в ногу осколками зенитных снарядов. Никакой опыт и мастерство не могли компенсировать недостатков устаревшего самолета.