Я боялся вылезти из своей скорлупы бесчувственности и безразличия, потому что не знал, как я буду залезать обратно.
А жить тут, в этом аду, и еще и чувствовать всю гамму эмоциональных переживаний было бы слишком. Я рационально отметил, что еще больше покрылся корой и окончательно превратился в деревянного солдата Урфина Джуса.
— Ну что… Побеждаешь ты? — спросил мой гражданский военного, высматривая его в темноте.
— Не побеждаю, а стараюсь нас спасти! — ответил он, выйдя он на свет. — Тебя одного оставь, ты же раскиснешь, и станет тебе всех жалко. Сам в бой побежишь или испугаешься послать другого туда, где его могут с большой вероятностью убить. Ты же как только чувствуешь что-то к человеку, залазишь в его шкуру со своим сопереживанием и эмпатией тут же его беречь начинаешь.
— А что плохого в том, чтобы оставаться человеком?
— Да ничего плохого в этом нет. Но умирать-то кто будет? Кто в штурм ходить будет, если ты их всех будешь жалеть?!
Солдат в упор посмотрел на меня.
— Ты это давай… Слушай меня, и все будет хорошо. Я тоже жить хочу.
— Вот сейчас трое суток проведем на ротации. Ты тут поменьше вылазь. Ты тут не нужен. Тут мирная жизнь.
— Так ты же и тут бронежилет не снимаешь с каской, — заржал вояка. — Вспомни последний раз… Ну отоспался ты, и что?! А что дальше делать не знал. Ходил, думал да маялся, пока я все не взял в свои руки. Клиновое, передок. Это уже не важно. Важно постоянно действовать, а не херней страдать — кино смотреть да чаи гонять. Жизнь проходит! Жизнь — это война! Война с собой! С окружающей несправедливостью! С соседями! Враги кругом! Воевать и воевать еще!
— А зачем?!
— Чтобы смысл в жизни был. Война — это и есть смысл!
«У верблюда два горба, потому что жизнь — борьба!». Украинцы вот выбрали нас, чтобы смысл был. Америкосы — так те вообще со всем миром воюют! Арабы с евреями! Евреи с мусульманами. Христиане одной деноминации с другой! Все против всех! Война — это единственно возможное состояние мыслящей материи.
— Так есть же другие методы?
— Уже нет. Другие методы закончились, когда ты решил сюда поехать. Они оказались несостоятельными. «Лига Наций» не сработала. ООН не работает! Война — это единственный возможный выход! Так было. Есть и будет! И не спорь, а то въебу.
— Ну… Возможно.
Мы с «Айболитом» вернулись в дом к Адику, и я стал рассматривать его жилище. Он жил в доме с очень низкой крышей. Судя по простому интерьеру, который, вероятно, сохранился еще с семидесятых годов прошлого века, тут жили советские люди, которые с развалом большой страны перекочевали в Украину. Дом был практически целый, потому что в Клиновое прилетало намного реже, чем в Зайцево. На стенке висела фотография симпатичной девушки, которую пацаны не трогали. Эта фотография совершенно незнакомого нам человека была окном в другую мирную жизнь.
«Наверное, бабушка с дедушкой жили. С такой низкой крышей никто другой бы тут жить не смог», — думал я.
Глядя на эту фотографию, я пытался представить, как тут происходила жизнь. «Скорее всего, из года в год мужчина и женщина строили совместный быт, ходили на работу и жили от выходных до выходных. Праздновали праздники, которые были в семье и в большой стране СССР: 1 Мая! 9 Мая! 8 Марта и 23 Февраля! Новый год и Старый новый год. У них появились дети и они растили их. После дети выросли и разъехались, и постаревшие мужчина и женщина опять остались одни и приспособились к этому. Возможно, они продолжали помогать своим детям, а те стали привозить им внуков на лето. Иногда они собирались тут все вместе, вынырнув из рутинной повседневности. А потом был «Майдан», две тысячи четырнадцатый и теперь СВО. Где эти люди? Что с ними? За кого воюют их дети?».
— Ты опять за свое? — удивился вояка.
— Заткнись. Просто дай мне подумать про другую жизнь…
К счастью, три дня отдохнуть не получилось. Вечером этого же дня, на меня вышел по рации командир.
— Радуйся, «Констебль», — бодро сказал он. — Ты же просил себе помощника? И начальство услышало твои молитвы. Концепция руководства нашего взвода меняется. Теперь вы будете официально командовать вдвоем. «Горбунок» будет командовать боем, а ты будешь начальником штаба и заниматься всей административной и логистической деятельностью.
— Расстрельная должность? — напрягся я.
— Не так все драматично. Тебе просто нужно следить за личным составом, за подвозом и вывозом. Ты же сам говорил, что ты военный менеджер. А «Горбунок» — офицер. Пусть каждый занимается своим делом.
Должность начштаба подразумевала ежедневный доклад в пять утра в штаб об итогах дня. Примерно к пяти все возвращались на свои позиции, и, собрав всю информацию у командиров групп, мне становилась полностью понятна ситуация во взводе: с наличием или отсутствием БК, с убитыми и ранеными, с продуктами и водой и с кучей других непредвиденных вопросов.
— У нас там несколько пропавших без вести на данный момент. Займись этим. Пацанов дома ждут. Жены, дети, мамы и папы. Каждый боец должен быть найден и похоронен, — сразу напомнил мне командир.