После этого я бегом вернулся к своей группе и продолжал бой внутри здания. Мы ворвались в тоннель, по которому проходили рельсы узкоколейки. Света не было; преследуя немцев, мы освещали карманными фонариками рельсы, вагонетки, кабины лифтов и разные тёмные закоулки. В какой-то маленькой конурке горела тусклая лампочка. Когда мы приблизились, из этой конурки выглянули две молоденькие девушки. Не успел я подумать: до чего похожи на наших русских, как они закричали по-русски и бросились нас обнимать и целовать. Это, действительно, были русские девушки. Девушки сразу сказали, как их звать. Одну звали Рая, другую — Маруся. Они были угнаны немцами из Сталинградской области.
— Родненькие, дождались вас, кончилась наша каторга, — говорили они со слезами на глазах и тащили нас куда-то.
Они обязательно хотели угостить нас пивом. Мы вошли в подземелье, оказавшееся рестораном. Немцы только что убежали отсюда. Выпив с девушками по кружке пива, мы попросили их быть нашими проводниками. Они пошли вперёд, показывая нам все подземные норы, в которых могли ещё скрываться гитлеровцы. Потом мы простились с этими девушками, поблагодарили их и обещали встретиться с ними на родине.
Письмо санинструктора[3]
Наш самоходный артиллерийский полк наступал вместе с танкистами. Мы мчались вперёд, прижимаясь к горячей от солнца и стрельбы броне. О своём виде не буду говорить — вся пыль и грязь с гусениц летели на меня. С левого фланга противник открыл по нас огонь из нескольких пушек, но самоходки благополучно проскочили под огнём и, развернувшись, стали бить по пушкам противника. Противник открыл огонь и с правого фланга. Что тут делалось! Бойцов самоходчиков и танкистов много, а из медработников я одна. Раненые падали, и во всех концах раздавались голоса: «Нина, помоги, оттащи». Я совсем забыла, что и меня могут ранить, соскочив с брони, я забегала, стараясь скорее перевязать всех раненых и оттащить их в укрытие. Командование обдумывало, как удобнее и выгоднее провести манёвр. Если отходить назад, противник будет бить по жалюзи и бензобакам, а оставаться тут невозможно — две самоходки уже горели, я перевязывала обгорелых водителей. Принято было решение: отвести самоходки в сторону и зайти немцам в тыл. Легко раненных посадили на самоходки, а тяжело раненных оставили со мной. Другого выхода не было.
Я перетащила пятнадцать раненых в подвал одного сарая. Подбинтовала их. Делая уколы, я вспомнила, что самоходки ушли и со мной не осталось ни одного здорового бойца, а противник в трехстах метрах. Я подумала, что всё-таки надо вести наблюдение, взяла у одного танкиста бинокль и выбежала со своим автоматом из сарая. Напротив был какой-то блиндаж. Я не знала, есть ли там кто-нибудь, решила на всякий случай проверить. Что это был за момент, когда я спускалась в блиндаж! Сердце отчаянно билось и в голове — тысяча мыслей. А вдруг меня убьют, что тогда будет с ранеными? Они останутся одни, и их тоже убьют. Много передумала я в эти секунды. Но идти надо было. Опасности здесь не оказалось. В блиндаже прятались от обстрела три гражданских немца и две немки. При виде меня они подняли руки. Мне надо было только проверить, нет ли у них оружия. Проверила, ничего не нашла и побежала назад. Немецкий снайпер, наверно, меня уже раньше засёк. Когда я перебегала улицу, он стал бить из-за камня. До ранения я служила в пехоте, знала, как и где надо маскироваться, где пробежать, где упасть и пролежать минутки четыре, а потом бежать в противоположную сторону. Я сама была снайпером раньше, так что легко запугала этого снайпера. В общем добралась до подвала. У раненых всё было хорошо.
Я ждала, когда стемнеет и, пользуясь темнотой, к нам подойдёт санитарная машина. Маскируясь во дворе за сараем, я вела наблюдение за противником, который каждую минуту мог подойти сюда. Потом я забралась на крышу и наблюдала из-за трубы. По дороге недалеко от нас отступали немцы. Они бежали во весь рост, не пригибались, а мне не из чего было стрелять на такое расстояние — ни «максима» не было, ни «Дегтярёва». Вдруг, вижу, справа, в тылу у меня, кто-то ползёт. Соскочила с крыши и притаилась, но, увидав, что это наш боец, подошла к нему. Это был пехотный разведчик с ручным пулемётом. Я стала просить его, чтобы он прогулялся очередью по дороге, которой отступали немцы. Он не соглашался, говорил, что у него специальное задание и ему нельзя отвлекаться на пустяки. Я вижу, что он напускает на себя чересчур много важности, и мне ужасно досадно, что немцы убегут. Я ему говорю:
— Тебя, солдат, девушка просит.