Штурм Дюльбера

Лидочка пыталась вызвать горничную звонком, но никто не откликался, хотя Лидочка слышала, как где-то в конце коридора ссорились женские голоса. Лидочка пошла туда и нашла сразу двух горничных, но они не хотели носить воду, а собирались на заседание женского совета, потому что женщины должны участвовать в революции и бороться за свои права. За водой Лидочка ходила на кухню и оттуда принесла целое ведро. Она тащила это ведро и думала, как быстро люди ко всему привыкают — еще день назад (а для остальных два с половиной года назад) никому и в голову не пришло бы идти на кухню за водой. Нет воды — мы покидаем вашу паршивую гостиницу, и ищите клиентов где-нибудь в другом месте!.. Лидочка понимала, чувствовала, что жизнь изменилась, потому что теперь некому жаловаться. Лидочка беззащитна — и все обыкновенные люди потеряли свои права. Они получили свободу, которую дают людям революции, но это великое право совсем не означает свободы в повседневной жизни — они лишь делают эту жизнь хуже, а людей злее, так что правами могут пользоваться лишь сильные и плохие, а остальные лишаются и тех прав, что происходили у них от существования порядка.

Вымывшись холодной водой, Лидочка пошла на набережную — она проголодалась и надеялась, что ей удастся чего-нибудь купить, если не в кафе, то в магазине, и принести с собой в номер.

Магазин Тарасова, что выходил фасадом на набережную, оказался закрыт, зато по вкусному запаху Лидочка отыскала чебуречную на улице и стоя съела, штука за штукой, пять чебуреков, чем вызвала уважение чебуречника.

— Ты ешь, — сказал он, — а я буду тебя показывать — какие у меня вкусные чебуреки, какие хорошие чебуреки!

Старик говорил добродушно, и Лидочка не обиделась. А торговцу было скучно, потому что никто, кроме Лидочки, к нему не шел.

На удивление мало встретилось Лидочке на набережной знакомых. Почему-то ей казалось, что каждый второй будет узнаваем, — но нет, встретилась ей одна соученица по гимназии, которая шла с подпрапорщиком и, конечно же, никого вокруг не видела, встретился пожилой мужчина из соседнего дома — Лидочка с ним и в старой жизни не здоровалась, а сейчас — тем более.

Лидочка дошла по набережной до платана-свидетеля, но никого там не было, и ноги незаметно привели ее к родному переулку.

«Я только погляжу на окна, — уговаривала себя Лида, — и сразу уйду. Сначала надо найти Андрюшу. Ведь если мне придется снова уплывать в будущее, мама этого не переживет».

Окна на втором этаже не горели, значит, родителей не было дома. Может, они ушли куда-то в гости. Почему-то это показалось обидным, будто родители все эти годы должны были сидеть вечерами дома, слушая, не звякнет ли звонок, не вернется ли единственная дочь.

Впрочем, вернее всего, мать задержалась в госпитале, а отец — в порту.

Тогда Лидочка решилась — она быстро взбежала наверх и, достав из сумочки ключ, сунула его в замочную скважину.

Но ключ не повернулся. Он вошел до половины и не повернулся.

Лидочка замерла в растерянности — ключ должен был повернуться легко, но не поворачивался.

Она начала дергать его, стараясь повернуть, и тут услыхала изнутри коридора шаркающие шаги — шаги дошли почти до двери и замерли.

Таких шагов в доме быть не могло.

— Кто там? — донеслось изнутри — и голос был совершенно чужим, старческим, совершенно чужим.

В доме жили другие люди. Вернее всего, другие.

Лидочка вытащила ключ и сбежала вниз по лестнице. Звонить к соседям внизу и спрашивать их, где Иваницкие, она не посмела.

Лидочке не хотелось думать, что за эти годы дома случилось что-то плохое. Такое она просто изгнала из головы.

Лида вернулась в гостиницу, ничего не узнав и никого не найдя, а устала так, словно весь день таскала дрова.

Портье дремал за стойкой, обратив к подходившим сверкающую под многоламповым бра лысину. Лидочка попросила ключ — лысина ушла назад, появились шоколадные глаза.

— Мадемуазель Берестова? — сказал он. — Вас спрашивали.

— Кто? — Сердце от неожиданной радости пропустило удар.

— Немолодой мужчина, — сказал портье, — очень худой, но, по всему судя, солидный господин.

Может, Андрюша так переоделся и замаскировался?

— Плешивый, худой и весь в черном — и с такой эспаньолкой — как у Мефистофеля, простите, в опере. — Портье постарался улыбнуться, но мышцы его лица были к такому не приучены, и потому вместо улыбки вышла гримаса.

— Спасибо, — сказала Лидочка, забирая ключ. — Я знаю.

Она ничего не знала и не понимала — конечно же, это был не Андрюша, по описанию тот человек не мог походить и на отца, даже если тот каким-то чудом узнал, что Лидочка в Ялте… Да и кто знал, что Иваницкая и Берестова одно лицо? Значит, ошибка.

Лидочка поднялась по скрипучей лестнице на второй этаж — зеленые стены коридора были изукрашены водорослями и лотосами. Дверь была коричневая. Лидочка открыла ее, зажгла свет.