Штурм Рейхстага

Богат боевыми делами послужной список подполковника Георгия Матвеевича Ленева. В 1944 году полк Ленева первым форсировал Вислу. За это его наградили орденом Александра Невского. Позднее полк Ленева первым подошел к Одеру и первым форсировал его. За это ему присвоили звание Героя Советского Союза. За бои в Берлине Ленев награжден орденом Суворова 3-й степени.

— А первый свой орден, — рассказывает Ленев, — Красного Знамени я получил за оборону Москвы. Тогда я командовал ротой.

Герой Советского Союза Василий Борисович Миронов в боях под Москвой водил тяжелый танк. В Берлин он ворвался во главе полка танков.

Вот с какими людьми мне пришлось шагать в одном строю но Красной площади на Параде Победы 24 июня 1945 года!

День был солнечный и светлый-светлый. Настроение тоже можно назвать солнечным.

Гремела музыка. На улицах Москвы толпы народа. Улыбки, как солнце, как звезды, как цветы.

Исторический музей. Входим на Красную площадь. Иду вторым от трибун. И вдруг, не доходя Мавзолея, слышу громкий голос:

— Константин Самсонов, привет из Челябинска!

Сергей Васильевич! Стоит рядом с каким-то генералом рука у козырька, грудь в орденах, седые усы, очаровательная русская улыбка…

— А что ты думал, дорогой, — говорил он мне потом. — Я от имени рабочего класса принимал парад своей армии. Мне так на заводе и сказали: поедешь, Пешехонов, принимать парад Победы. Ясно!?

На трибуне Мавзолея — руководители партии и правительства, маршалы Советского Союза, прославленные генералы.

Никогда не забудутся минуты, когда наши воины бросали к подножию гранитных трибун знамена и штандарты разбитых, плененных и уничтоженных частей и соединений гитлеровской армии. Среди них были знамена дивизии «Мертвая голова», гренадерского полка «Великая Германия», особого эсэсовского корпуса, авиационного соединения «Ристгофен», армии фельдмаршала Паулюса, германской имперской бронетанковой академии, дивизии альпийских стрелков, испанской «Голубой дивизии», знамена сотен других полков, дивизий, корпусов и армий. Корчились под ногами победителей прусские орлы, баварские бизоны, рыцарские кресты, уродливые и крикливые ордена и медали сгинувшего на веки фашистского рейха, извивалась раздавленная проклятая свастика.

Победители шли твердым шагом, и в каждом взмахе рук, в каждом движении плеч, в сверкающих очах было много силы, воли, много, много жизни…

Потом опять московские улицы, цветы, солнце, улыбки, бодрые песни.

Москва сердечно нас обласкала. Мы разъехались по своим частям проникнутые еще большей любовью к нашей социалистической отчизне, к нашему народу.

По пути в Берлин мы посетили госпиталь в одном из польских городов, где лежал наш Степан Семечкин.

— Товарищ командир! — воскликнул он, увидев меня.

Я ему рассказал о последних боях в Берлине, о его друзьях и товарищах, вручил ему многочисленные подарки. На прощание спросил:

— К нам вернешься или поедешь домой?

Семечкин задумался.

В это время в палату вошла женщина в белом халате, показавшаяся мне очень знакомой. Семечкин посмотрел на нее и улыбнулся.

— Не узнаете? — спросил он меня. — Даша, моя жена и друг. Маршал Жуков разрешил ей ухаживать за мной.

Ну, конечно, она мне знакома! Семечкин не один раз показывал нам фотографию своей Даши.

Даша почему-то смутилась, а когда оправилась, сказала:

— Вы уж не обижайтесь на Степу, если он не заедет в свою часть. Нам маршал товарищ Жуков приказал из госпиталя ехать прямо домой… У нас ведь с ним четверо детей. Ждут-то как папу! А работы сколько дома!

Не верилось, что надо прощаться со Степаном Семечкиным навсегда. Ведь мы были больше чем родные!

— Ну что же, Степа, выздоравливай и не забывай наш полк! — сказал я ему.

Он обнял меня, поцеловал, а Даша тихонько всплакнула.

До свидания, богатырь, живи долго, на совесть трудись, расти для Родины своих ребят… Знаю, на таких людей, как ты, можно положиться!..

Герои штурма рейхстага — мирные советские люди

Как-то летом, было это в прошлом году, в моей квартире раздался звонок телефона. Ничего необычного, сверхъестественного в этом не было. Мы привыкли к телефону, как к радиоприемнику, телевизору, книжному шкафу. Трубку взял мой сын Володя.

— Да, квартира Самсоновых, — говорил сын. — Я тоже Самсонов. Какого вам Самсонова надо, старшего или младшего? А, старшего, тогда это папу, а я младший… Папа, это тебя!

Я в это время умывался. Положил полотенце, взял трубку.

— Слушаю… Мелитон? Кантария? Здорово, дружище! Звонил ли Егоров? Какой Егоров, наш? Тоже должен был приехать? Нет, пока не звонил. Приезжай, жду…

Не более как через полчаса Кантария приехал к нам. Все такой же веселый, черный от южного солнца, а в смоляных волосах его попрежнему ни одной седой пряди.

— Какими судьбами? Как жизнь? Где работаешь?

Десятки вопросов, торопливые ответы, неизбежные «да», «гм», возгласы удивления.

В глазах у Мелитона я с первых же минут заметил какие-то лукавые огоньки.

— Что ты придумал, Мелитон? — спрашиваю.

Улыбается, а лукавые огоньки все горят и горят.