Штурман

К счастью, мне удалось быстро взять себя в руки и не дать вырваться наружу словам, в которых мне потом пришлось бы раскаиваться. В конце концов, я – гость в доме ее родителей, предоставивших мне кров и харчи, и должен проявлять уважение ко всей их семье, из каких бы ползучих гадин она не состояла. Поэтому я выдавил из себя подобие улыбки и пожал пальцы ее протянутой мне руки, оказавшиеся на удивление теплыми и приятными на ощупь, чего не встречается у пресмыкающихся.

– Пусть будет так, товарка Алеянц! А согласитесь, довольно забавно – я скрываюсь в доме Ваших родителей от Вашего преследования и произвола Вашей оголтелой власти! Это второе чудесное совпадение в моей жизни за последнее время. Кстати, что Вы думаете делать? Далеко тут до ближайшего отделения уездной милиции?

Вздохнув, Аглая встала и отошла в печной угол, где загремела чем-то. Вероятно, посудой, потому что через несколько секунд она вернулась и поставила на стол передо мной большую суповую миску и стакан, которые предварительно протерла полотенцем.

– Ты из тайги вернулся. Голодный, стало быть, а потому и злой. Сейчас я налью тебе щей, а стакан материнского самогона приведет тебя в чувства. Мать очень хорошо делает самогон, да вот зря первач туда же выливает, из жадности, наверно. Первач – это яд первейший, скажу я тебе.

Воркуя таким образом, Аглая незаметно наполнила стол незамысловатой деревенской снедью и вытащила откуда-то большую бутыль с мутной белесой жидкостью, от одного вида которой меня затошнило. Заметив, как я поморщился, она засмеялась и наполнила стакан, продолжая убеждать меня в отменном качестве пойла, несмотря на наличие в нем первача и сивушных масел. Чтобы не казаться капризным салагой, я несколькими большими глотками влил содержимое стакана себе в глотку и, когда вновь смог дышать, заел его жирными щами. Удивительно, откуда у людей мясо в разгар коллективизации? Не иначе, городской зятек пособляет…

– Послушайте, а где же все? – спохватился я, перепугавшись, не будет ли моя одинокая трапеза расценена как невежливость.

– Отец уже поел – по делам торопился, а мы с матерью успеем, не волнуйся. Да, и говори мне «ты», будь любезен!

– Да как могу я, товарка Алеянц? С такой персоной как Вы, и вдруг фамильярничать! Негоже.

– Ну-ну, не будь колючим. Или мы теперь не одна семья?

Она захохотала и выскочила в клеть вслед за так и не вернувшейся матерью.

Позже, ближе к вечеру, я снова увидел Аглаю, хотя совсем не стремился к этому. Эта женщина вызывала у меня противоречивые чувства, и я ругал себя за мягкотелость, проявляющуюся во внезапном ослаблении моей антипатии к ней. Но, как бы там ни было, любезничать и, тем более, панибратствовать с ней я вовсе не собирался.

Желая как-то отметить приезд дочери, Кира Прокловна собрала нечто наподобие праздничного ужина, который, однако, постаралась обставить как можно проще: она призналась мне как-то, что муж ее не выносит торжеств и их проявлений, вроде тостов, речей и затяжных посиделок. Поэтому, как ни хотелось ей сегодня выплеснуть толику радости на праздничный стол, она была вынуждена обуздать свою широкую душу.

Тем не менее, даже простецкий пирог с повидлом из сибирских яблок да чуть больше, чем обычно, разносолов на свежевыскобленном столе вызвали, похоже, неудовольствие Якова, и он, наскоро выхлебав миску супа и отказавшись от выпивки, ушел спать, велев всем «быть потише».

– Ну как, поладили? – спросила негромко Кира Прокловна, чуть испуганно поглядывая то на меня, то на дочь, словно наши с той взаимоотношения были для нее непомерно важны.

– А чего нам ладить? – удивилась товарка Алеянц, сидевшая по правую руку от меня и в течение всего ужина подчеркивающая свое ко мне безразличие.

– Не свататься, чай, пожаловал к нам молодец! Кстати, – повернулась она вдруг ко мне, – ты на отца батрачить собираешься, или как? Если батрачить, то тебе, пожалуй, в бане спать положено, а харчеваться – на скотном дворе!

– Аглайка! – вскричала перепуганная Кира Прокловна и тут же прикрыла рот рукой, оглядываясь на ширму, за которой давеча скрылся грозный хозяин дома. – Чего болтаешь-то, неразумная? Ты уж, Галактион, не серчай на нее, она это не со зла, а от нрава буйного… Даже за мужиком не угомонилась!

Я выпрямил спину и ободряюще улыбнулся старухе – чего уж там, дескать, я все понимаю, – но чувство неловкости уже сковало мои плечи, а соленая струйка из прокушенной губы испортила вкус только что разжеванной перловки. Нет, как же я, все же, ненавижу эту подлую тварь! Она прекрасно знает, что виновата предо мной, но продолжает изводить меня всеми доступными способами. Если бы я только знал, как ответить!

– Ах, наш гость оскорбился? Ну, перестаньте же, Вам, право, не к лицу! Давайте-ка, выплюньте уксус, что так скривил Ваше одухотворенное лицо, и улыбнитесь нам, ну же!