Штурман

Ладони мои вспотели, а воротничок начал жать, хотя и был на размер больше, чем нужно. Я боялся обернуться, ожидая увидеть в темноте коридора нечто ужасное, и мерные капли воды, падающие из крана в железную мойку, долбили, казалось, мне в самое сердце. Единственной спасительной мыслью было, что все это сон, я вот-вот проснусь и уж точно никогда более не захочу повторения этого кошмара.

Я заставил себя посмотреть назад. В темноте чуть белела прикрытая дверь в спальню моих родителей, вернее, в ту комнату, которая много позже станет ею. Решившись, я крадущимся шагом подошел к двери и, затаив дыхание, приоткрыл ее, ожидая скрипа. Но его не последовало, и взгляду моему открылось внутреннее убранство комнаты, состоящее, главным образом, из покрывающих пол ковров и двуспальной кровати, – большой, хотя и поменьше той, на которой я сейчас лежу. Присмотревшись, я увидел разбросанные по подушке светлые волосы и уловил нечастое, поверхностное дыхание спящего человека. Больше в комнате никого не было. Я осторожно вышел и прикрыл за собой дверь, радуясь, что не разбудил эту женщину и намереваясь выскользнуть из квартиры, насытившись приключением. Но не тут-то было. Неожиданно я заметил пробивающийся из-под двери в гостиную тусклый дребезжащий свет, и, к моему несчастью, не смог совладать с любопытством. О, чего бы я только не дал, чтобы вернуть тот миг и пройти мимо этой ужасной двери, не открыв ее! Но нет, я уже представил себе изумление и зависть на твоем лице, когда я буду рассказывать тебе о своих похождениях, и сладкое чувство превосходства окрылило меня, заставив потянуть на себя половинку двустворчатой двери.

То, что я там увидел, уже само по себе было неприятным – посреди комнаты на двух табуретах стоял гроб, обитый почему-то не привычным нам красным бархатом, а темно-синей шелковистой тканью. В изголовье гроба горели две наполовину оплавившиеся свечи, освещая помещение тусклым, замогильным светом и бросая причудливые жутковатые тени на мебель, состоявшую из овального стола, нескольких стульев и закрытого черной тканью трельяжа, и иссохшее, заросшее сизой неопрятной бородой восковое лицо покойника. Руки мертвеца были сложены на груди и связаны вместе марлевой ленточкой, а простыня натянута до самого подбородка. В глаза мне бросились его длинные желтые ногти, словно в гротескных фильмах про вампиров, глаза же покойника располагались так глубоко, что мне сначала показалось, будто глазницы и вовсе пусты.

Меня передернуло от суеверного страха, и я, пораженный, долгое время не мог оторвать взгляда от мертвого лица, так что не сразу заметил человека, сидящего на стуле в тени, ближе к стене и, видимо, бдящего у гроба своего родственника или друга. Когда же я обратил на него внимание, то понял, что и он смотрит на меня немигающим взглядом, словно вопрошая, кто же я, собственно, такой. Я замежевался и не знал, что мне делать, – сказать ли что-нибудь или молча ретироваться. Человек спас положение, закачав вдруг головой и молвив: «Надо же… так и есть», после чего отвернулся и стал смотреть на покойника.

Тогда мне удалось сохранить рассудок, хотя я узнал его… Усилием воли я подавил готовый было сорваться с моих губ крик удивления и попробовал хоть как-то упорядочить свои мысли. Это мне плохо удалось…»

– Кто? Кто это был, Альберт? – затряс я в нетерпении плечо друга. – Ты сказал, что узнал его!

– Да, Галактион, я узнал его, но не тряси так, иначе меня стошнит…

– Извини. Ну, так все же, кто это был?

Альберт покачал головой.

– Нет-нет, потом… Помолчи еще немного, дружок, не трать зря времени, – его у нас мало.

Я вновь извинился и попросил Альберта продолжать.

«…Я бросился ко входной двери, страстно надеясь, что она выпустит меня назад, в девяностые…. Но тут произошло невероятное – сидевший у гроба человек вдруг вскочил и кинулся следом за мной! Ужас обуял меня, я был уверен, что он хочет схватить меня или даже убить, и я не помню, как преодолел пять лестничных пролетов и выскочил из подъезда. По счастью, преследования больше не было, и я поблагодарил Бога, что отделался лишь испугом.

Но тот, кто открыл мне врата в прошлое, оказался куда более жестоким и расчетливым, чем я мог себе представить. В его планы входило свести меня с ума, превратить меня в то рехнувшееся, опустившееся животное, каким ты меня еще помнишь! Тогда я не знал этого и, если бы мне кто-то сказал нечто подобное, то я наверняка подумал бы, что он шутит. Как можно сделать из человека сумасшедшего? Напугав его? Продолбив дыру в его голове? Как?!

Я был наивен, ибо искренне полагал, что законы бытия, вдалбливаемые нам в школе – незыблемы и любое событие, даже самое невероятное, всегда можно по раздумии подогнать под одну из внушенных нам догм.