Штурман

Пришло время действовать. Поправив на плече дорогую кожаную сумку, я для верности пошевелил приклеенными усами и решительно постучал в тимофеевы ворота. Засов снова взвизгнул, но на крыльцо на этот раз вышла хозяйка, оказавшаяся, видимо, ближе к двери.

– Кто здесь еще?

На ее вопрос я откашлялся и, стараясь придать своему голосу побольше солидности, представился фельдшером Селиверстовым из уездного города, навещавшим их приболевшего соседа.

– Марьяса, что ль? – уточнила женщина.

– Его. Ему уже лучше и я собирался отправиться в обратную сторону, но, проезжая мимо, услышал, как ужасно кашляет ваша девочка и решил, что моя помощь может понадобиться.

Признаться, в моем плане было одно слабое звено: вздумай хозяйка выйти за ограду и осмотреться, то, несомненно, была бы удивлена отсутствием у меня лошадей и, несомненно, заподозрила бы неладное. Ну, а тот факт, что упомянутый ею Марьяс назавтра опровергнет мои слова о его лечении, меня не интересовал, – к тому времени все будет кончено.

По счастью, хозяйка не усомнилась в истинности моих слов, уточнив лишь, что девочка – не их с мужем ребенок и она не знает, как ее родители отнесутся к моему предложению. В ответ на это я выразительно фыркнул и порекомендовал начинать оплакивать малышку прямо сейчас, ибо она, несомненно, погибнет. Мой расчет оправдался, и перепуганная хозяйка тут же впустила меня в дом.

Обстучав в сенях яловые сапоги, в каких, по словам Трофимыча, хаживали местные лекари этого времени, я прошел к больной. Хозяйка дома уже успела оповестить присутствующих о счастливой случайности, и меня сопровождали лишь озабоченные взгляды женщин и Тимофея, да настороженный – отца Аглаи, готового в каждом незнакомом ему человеке видеть врага. Жаль, что завтра он не разглядит мерзавца в своем знакомце Гудике и погубит тем самым всю свою семью…

Меня встретили блестящие, больные глаза девочки, смотревшей на меня с интересом, но без страха. Когда я протянул руку, чтобы посчитать пульс у нее на запястье, она неверно истолковала мое движение и пожала мне пальцы липкой от пота ручонкой, выказывая свое расположение. У меня заныло сердце и я чуть было не бросил начатое на полпути, не в силах совладать с охватившими меня чувствами. Ведь это была Аглая! Та самая Аглая, что держала меня под дулом браунинга, отчаянно дразнила в доме ее приемного отца и… обнимала. Вернее, будет обнимать, поправился я и тут же с горечью осадил себя: «Не будет…»

– Это, несомненно, воспаление легких, – безапелляционно заявил я родителям девочки, выслушав ее грудную клетку допотопным «стетоскопом» начала века. – Но у меня есть снадобье, которое ей поможет, и оно обойдется вам весьма недорого…

Разумеется, я был здесь не для того, чтобы набить себе мошну, но иное мое поведение показалось бы этим людям странным, – они ведь не дожили еще до развитого социализма!

Заручившись заверением отца девочки в том, что я получу свои деньги, я вынул из сумки «снадобье» – склянку с капсулами «Ципробая». С тяжелым сердцем вложил я в ладошку ребенка сразу две и проследил, чтобы она проглотила их, запив водой из поданного хозяйкой дома ковша. Потрепав маленькую Аглаю в последний раз по головке, я поднялся и с достоинством получил с ее отца плату за лечение. Он дал мне даже немного больше того, что я затребовал, но просил никому не говорить в городе о том, что я встречался с ним. Я уверил его в этом, сославшись на врачебную этику.

Не слишком доверяя перегруженной хлопотами матери больного ребенка, я оставил хозяйке дома еще шесть капсул антибиотика да несколько таблеток жаропонижающего, расписав часы приема лекарства. По моим расчетам, ударная доза «Ципробая» уже к утру вернет здоровье ребенку, сделав ненужной помощь мертвой жительницы погибшего Улюка. Раскланявшись и отказавшись от похлебки с гусиными потрохами, я покинул дом, ибо моя неприятная миссия была завершена. Еще раз оглянувшись, я попросил у Аглаи прощения и зашагал прочь.

Проходя через врата, я словно воочию увидел, как обрадованный чудесным исцелением дочери отец гонит заморенную лошаденку в сторону Николопетровки, и никто не смеет приблизиться к саням, поскольку никакой необходимости в этом нет. И вот, следующей ночью когтистые лапы Зинаиды, сумасшедшей жены Гудика, стискивают горло семилетнего ребенка – моей Аглаи, которой суждено существовать впредь лишь в моей памяти, поскольку своим поступком я лишил ее будущего. Слабым утешением мне служило то, что теперь, конечно, не случится и того страшного убийства в ванной, свидетелем которого я стал в детстве, и судьба Альберта Калинского, моего несчастного друга, вероятно, сложится теперь иначе. Но самое главное – теперь не родится тот, благодаря кому мне вообще пришлось участвовать во всей этой истории, тот, кто посмел назваться моим сыном и ограбил могучего, но уязвимого Штурмана…

Да, конечно, выбор мой был мучительным, но он должен был быть сделан, ибо, как говорят венгры – одной задницей два пера не удержишь…

Эпилог