Штурман

Дальше все было просто: мне, абсолютно выбитому из колеи и, тем не менее, гордому выпавшей на мою долю миссией, досталось сопровождать директора и пару ленивых и уже чуть поддатых лагерных милиционеров к нижнему гроту, пробитому в незапамятные времена в прибрежной скале старушкой-Тубой. Вода из грота давно ушла, и эта небольшая пещера, отверстие которой, не зная о нем, было обнаружить не так-то просто, пользовалась заслуженной популярностью среди романтически настроенной лагерной детворы, организовывавшей здесь свои игры. Правда, по какой-то причине это было строжайше запрещено, как и все, доставляющее хоть какое-то удовольствие, а посему грот часто служил конечным пунктом здешних «самоволок», привечая ищущих наказания местных Томов Сойеров-мазохистов. Нижним его назвали лишь потому, что выше по течению Тубы имелся еще один, менее глубокий и интересный. Путь к гроту был весьма извилист и требовал, помимо желания попасть туда, еще и изрядной юношеской выносливости и сноровки, а посему, натурально, ни директор лагеря, ни его прислуга туда не совались. Это-то обстоятельство и вынудило моих взрослых напыщенных шефов взять меня с собой, дабы не сбиться с пути и не угодить в одну из змеиных нор, коих в этих местах более чем достаточно.

Разумеется, сразу после прибытия на место я был властной рукой Павла Степановича отодвинут в сторону, как сопливый и не нужный уж более элемент. Одержимый дурманящим и непривычным чувством деятельности, директор жаждал стать первооткрывателем чего бы там ни было, и даже его сиплая одышка и треснувшие по шву во всю задницу брюки не явились препоной на пути его всепоглощающей активности. И все же я первым, быстрее других адаптировавшись ко мраку грота, заметил лежащее под скальным выступом справа тело, завернутое в темно-синее клетчатое лагерное одеяло. Сладковатый запах наступившей двое суток назад смерти носился в затхлом воздухе грота, отбив у Павла Степановича страсть к подвигам и лишь раззадорив пьяненьких советских блюстителей порядка, деловито принявшихся за работу. Про меня забыли, и из-под руки одного из них мне удалось в свете его карманного фонарика разглядеть некоторые подробности и убедиться, что опасения и надежды мои в полной мере оправдались. Опасения, потому что убиенная и в самом деле оказалась глупо обожаемой мною когда-то Анной Юрьевной, которую я смог опознать даже несмотря на вывалившийся при удушении огромный лиловый язык и багрово-синюшний цвет лица, приобретенный ею безо всякой, насколько я мог судить, косметики. А надежды… Написанное на найденном мною при столь загадочных обстоятельствах листке оказалось правдой, а это означало, что необъяснимое и таинственное в нашем мире существует и даже является, пожалуй, его неотъемлемым атрибутом, что наполняло мое ищущее загадок юное сердце благоговейным трепетом и сладким ноющим ожиданием чего-то.

Впрочем, время близилось к десяти, и Павел Степанович указал милиционерам на необходимость приготовиться к тому, что и вторая часть изложенной в таинственной записке информации окажется правдой, в чем он, поначалу поднявший меня на смех, теперь практически не сомневался. Надо сказать, с него слетел теперь всякий кураж, он уныло поглядывал в сторону ведущей к лагерю тропинки и явно сожалел о том, что, повинуясь вызванной парами выпитого браваде, вообще ввязался в это дело. Поиграть в следователя, подняв мертвеца и отдавая приказания юнцам в синей милицейской форме – это одно дело, сидеть же в засаде, поджидая убийцу и не имея ни малейшего понятия о том, что с ним делать – уже другое, и Павлу Степановичу это отчаянно не нравилось. Но выбора не было и он, велев мне убираться в лагерь и не путаться под ногами, заозирался по сторонам в поисках подходящего места, куда бы он мог притулить свое грузное тело. Я же, сделав вид что подчинился, стал спускаться вниз по тропе, но только до того момента, пока деревья не скрыли мою фигуру от глаз остающихся. Разумеется, я не мог пропустить кульминации сегодняшнего вечера, тем более, что чувствовал себе непосредственно причастным к этому делу. Свернув с тропинки и углубившись в лес на несколько метров, я укрылся в густой растительности, не опасаясь быть замеченным и в предвкушении острых ощущений. Мне, никогда до этого не встречавшемуся с убийцами, он рисовался огромным, покрытым шерстью монстром, чем-то наподобие расписанных в журнале «Крокодил» капиталистов, норовящих ухватить кусок пожирнее из переполненной сказочными яствами совдеповской кухни. Он, несомненно, появится сейчас в маске, с пистолетом и рыча, и неизвестно еще, удастся ли Павлу Степановичу с молодчиками принудить его сдаться. Если можно верить прочитанным мною детективам, убийцы – народ не слишком-то сговорчивый.