Штурман

Мне было неловко оттого, что деду приходится хлопотать и суетиться вокруг меня, и я пытался даже протестовать, но это ничего не дало, так как сил у меня почти не было, и я снова и снова проваливался в зыбкую тревожную полудрему, вызванную отступившей, но не ушедшей совсем болезнью. В ответ на мои протесты Архип лишь улыбался себе в бороду и ничего не говорил. Восторга по поводу моего здесь пребывания он не выражал, но и брюзжать, по видимому, не собирался, относясь ко мне с философским спокойствием. Уйти я пока не мог, и был ему за эту философию благодарен.

В окно я видел, как он колол дрова, захватывая при этом из лежащей у забора кучи чурок такие экземпляры, что не под силу были бы и молодому удальцу, а топором махал час напролет, словно это был не тяжелый громоздкий колун, а детская картонная сабля. Порой казалось, что сама колода не выдержит этих ударов и развалится. Затем, широко разметав руки, он захватил огромную охапку дров и, с трудом протиснувшись в двери, внес ее в комнату и бросил у печки, не проявляя и признаков одышки. Чего-чего, а здоровья Архипу было не занимать.

Итак, шел четвертый день моего злоупотребления его гостеприимством. Я чувствовал себя почти здоровым, во всяком случае, настолько, чтобы подняться и предложить деду свою помощь. Суставы мои еще немного ныли, но боль ушла и голова не кружилась, а сознание было ясным и готовым встретить новые передряги, которые непременно последуют, в чем я не сомневался.

Окончательно продрав глаза, я встал и пошел к умывальнику, где с наслаждением «обжег» руки и лицо холодной, недавно принесенной Архипом из колодца, водой. Дед по-прежнему возился у печки, словно не замечая меня, но я-то знал, что хитрый старик фиксирует каждое мое движение, все еще сомневаясь в моем полном выздоровлении. Он мурлыкал что-то себе под нос, и лишь минуты через две, водрузив на плиту тяжелый, начищенный до блеска, чайник, повернулся.

– Ну вот, ну вот… Славно, – дед словно сошел со страниц лесковских рассказов. – Не такой теперь уж бледный, как давеча. Кости-то не ломит?

– Нет, дед Архип, не ломит, – улыбнулся я его отеческой заботе. – Все прошло, кажись, можно и в путь.

– Прямо уж и в путь?! Ты бы это, парнишка, поосторожничал бы пока, всяко бывает – вроде и ушла хворь, да вернуться может. А куда пойдешь-то? К профессору своему, али еще кто ждет тебя с надеждой?

– Не издевайся, дед. Никто меня не ждет, сам знаешь, а уж профессор тем более. Он-то меня и втянул во все это, будь он неладен!

Так уж устроен человек, что любую свою глупую выходку, любую неудачу и наказание за собственную дурость готов поставить в вину кому-то другому. Именно он, этот другой, является причиной наших неудачных браков, нашего проигрыша в лотерею и увольнения с работы. Именно на нем неизменно лежит вина за потерянные ключи, осенний насморк и неурожай помидоров в нашем огороде. За смерть нашего приятеля-наркомана, за бесстыдное поведение нашей гулящей жены и за двойки наших бестолковых отпрысков ответственен тоже он, этот отвратительный, склочный, завистливый и порочный другой! Такие уж мы, люди, и я не исключение. Разумеется, мне нужен был крайний, повинный во всех моих злоключениях козел отпущения, и лучшей кандидатуры, чем профессор Райхель – человек, согласившийся мне помочь и поддержать меня советом, мне в голову не пришло. Конечно, и чванливая невротичка Алеянц, и тупой мужлан Пузанов, и фанатка уринотерапии Полина Владимировна – свиньи и виноваты, но больше всех виновен все же профессор оккультизма, решивший сделать из меня подопытного кролика и убедивший меня в необходимости этой дикой авантюры.

То ли все сказанное отразилось на моем лице, то ли дед Архип и сам был хорошо знаком с этим человеческим качеством и знал все наперед, но мое нападение на неизвестного ему профессора он не поддержал и не стал побуждать меня махать кулаками. Напротив, лицо его приняло осуждающее выражение и он, не дав мне развить мысль, одернул:

– Погодь-ка малость! Не спеши. Начнем с того, что я ни сном ни духом не ведаю всей этой истории, да и, честно тебе сказать, не особо-то желаю ведать. В лохмотья-то Кирилловы тебя, поди, не профессор нарядил, и не он погнал тебя в грозу по чужому городу. Чего ты слонялся-то без цели?

Прежде чем ответить ставшему вдруг суровым Архипу, я сел на край лавки и собрался с мыслями.

– То есть как это – «без цели»? Я, дед, от преследования уходил, от погони. Тут уж, сам понимаешь, не до мелочей было.

– От преследования? – старик прищурился и посмотрел на меня, как мне показалось, с некоторой настороженностью. – Кто ж тебя преследовал? Не работники ли больницы, из которой ты сбежал?

– Может, и они. Не знаю я. Слышал лишь спиной, что идет за мной кто-то, а потом и увидел… Силуэт на дороге. Тень человеческую. Думал, конец мне, да тут дом твой, адрес…

Налив в кружки кипятку, Архип, как уже бывало раньше, протянул одну из них мне.

– Слушай, парнишка, а ты, случаем, не… Ты как попал в ту лечебницу?