Штурман дальнего плавания

Микешина прижало к дивану, но он со всей силой оттолкнулся от него и ринулся в коридор. На какой-то миг увидел искаженное лицо Уськова, а потом все заслонило свинцовое море. Оно было совсем рядом, почти у его ног. Оно неслось бурлящим свирепым потоком по спардеку и поднималось все выше и выше, угрожая перелиться через высокий комингс и затопить кают-компанию. Свинцовая стена вплотную придвинулась к Микешину. Пароход почти лежал на борту.

«На мостик!» — мелькнула мысль. И он не раздумывая бросился на палубу. Поток подхватил его, подтолкнул к трапу, ведущему на мостик. Игорь нашел ступеньки и невероятным усилием заставил себя сделать прыжок.

Теперь, на шлюпочной палубе, он был недосягаем для воды. Но одежда его уже вся промокла.

По накрененному трапу Микешин забрался на мостик. Крыло мостика висело над самой водой. Галышев почти лежал на тумбе телеграфа, обхватив его обеими руками. Около него, прямо на палубе, неестественно вытянув ноги, сидел Шалауров с бледным, как у покойника, лицом и закрытыми глазами. С его лба стекала струйка крови.

«Унжа» начала медленно выпрямляться. Микешин подобрался к капитану и, стараясь перекричать ветер, спросил:

— Что случилось?

И опять он услышал спокойный, как будто издалека доносящийся голос Галышева:

— Лопнул штуртрос, руль вышел из строя. Перешли на ручной привод…

Вдруг лицо капитана изменилось, и Микешин впервые увидел в его глазах тревогу.

— Смотрите, бревна пошли! — закричал Галышев.

Микешин быстро обернулся и взглянул на кормовую палубу. Часть тросов, стягивавших бревна, лопнула. Бревна медленно сползали с левого борта на правый. Они громоздились у стоек, давили на них, образовав бревенчатое «пузо». Вот стойки подломились… Сейчас бревна должны скатиться за борт.

В этот момент новая лавина воды обрушилась на «Унжу», на секунду скрыв под собой кормовую палубу. Когда корму подняло и вода сошла, Микешин увидел, что бревна остались на месте. Некоторые из них топорщились огромным веером, другие заклинились под рострами.

Бревна скопились у правого борта. Теперь «Унжа» получила постоянный крен. И это было самым страшным. Микешину мучительно хотелось, чтобы бревна ушли за борт, но, несмотря на непрекращающиеся удары волн, они не двигались.

Капитан потянул помощника за рукав, Игорь обернулся. Шалауров зашевелился и, ухватившись за тумбу телеграфа, пытался встать. Микешин и капитан подхватили его, с трудом затащили в рубку и положили на диван. Шалауров пробормотал:

— Черт! Надо же… Еще несколько минут, и я буду в порядке. — Он снова закрыл глаза.

Капитан обтер лицо. Красное от ветра, с посиневшими от холода губами, оно не выражало ничего.

— Где же рулевой? — спросил Микешин и тут же вспомнил, что паровой штурвал не работает.

Галышев пристально смотрел на Микешина. В голове капитана лихорадочно билась мысль: надо немедленно, не теряя ни одной секунды, освободить судно от бревенчатого «пуза». «Унжа» все больше обмерзает, крен ее увеличивается…

Галышев ясно представил себе, чем все это может кончиться. Надо немедленно послать обрубить найтовы.

Но кто решится на этот опасный для жизни шаг?

Кого он пошлет? Все люди перешли на ручной рулевой привод, ремонтируют штуртрос, и это так же важно, как спустить бревна за борт. Нет, с кормы нельзя снимать ни одного человека. Лучше всего было бы пойти самому. Но сделать это он не имеет права: капитан по закону не может покинуть мостик в такой момент. Шалауров еще слаб. Остается только второй помощник…

— Игорь Петрович, надо спустить бревна за борт! — прокричал на ухо Игорю Галышев. Он хотел добавить еще что-то, но ничего больше не сказал.

Микешин вздрогнул. Он должен идти на обледенелые, скользкие бревна и обрубить найтовы, которые еще держат палубный груз? Нет, бревна и так уйдут за борт. Еще несколько минут, два-три сильных удара волн, и они будут за бортом. Зачем посылать туда его, Игоря? Подождать, немного подождать, и все станет хорошо…

Пароход снова накренило. Микешин прильнул к стеклу. Корму накрыло волной. Вот сейчас она выйдет из-под воды и проклятых бревен уже не будет. Но когда кормовая палуба обнажилась, он увидел, что бревна громоздились на том же месте.

Теперь он знал, что идти необходимо, но не мог сбросить с себя оцепенения.

Непроизвольно, на какую-то долю секунды, он отчетливо вспомнил прощание с Женей, почувствовал прикосновение ее пальцев к своей щеке, увидел большие, широко открытые, полные беспокойства глаза…

Капитан ждал ответа. Усилием воли Микешин заставил себя сказать:

— Я пойду, Михаил Иванович.

Толкнув плечом дверь, Игорь вывалился на мостик и очутился во власти ураганного ветра. Обдаваемый потоками воды, он пробежал по спардеку и укрылся у задней стенки надстройки.