Меня привезли в Светлодар и передали сотрудникам компании из РОН - роты охраны нефтепродуктов, - которые охраняли госпиталь. Прибежали пару Кашников с передвижными носилками на колесах и, погрузив меня на них, повезли на перевязку и осмотр ранений. В приемном отделении с меня срезали последнюю одежду, в том числе и трусы. Обильно засыпав раны стрептоцидом, заклеили дырки в спине, икрах и заднице и туго забинтовали. Обезболивающие препараты еще держали, и я даже немного засыпал.
- Куда его? - услышал я сквозь дремоту.
- В Луганск. В госпиталь.
В Луганск я попал в тот же госпиталь, в котором был в прошлый раз. Тут мне сделали МРТ и рассмотрели все осколки, которые застряли в моем теле. Особенно крупные осколки остались в икрах ног. Меня предупредили, чтобы я ничего не ел до следующего утра и ночью повезли на операцию. Из-за холода и потери крови у меня пропали вены, и сестра долго мучилась, не в силах усыпить меня. Не сумев этого сделать, они собрали консилиум и решили поставить катетер в шею. Влили туда снотворное, и я отрубился...
- О! Кажись очнулся. Привет, боец - сказал мне медбрат, когда я стал приходить в себя после операции.
- Всё? - еле справившись с языком спросил я.
- Да уж давно всё. Ногу тебе разрезали и почистили. Осколки поудаляли. Скоро плясать будешь как новенький.
- А осколки где?
- Так где? Выкинули железо твоё.
- Жаль... - сказал я, закрывая глаза. - Я их собираю. У меня уже коллекция.
- Марки лучше собирай. Осколки он собирает.
Меня перевезли в палату, в которой находилось много народу. Я туго соображал и никак не мог сконцентрировать внимание и рассмотреть лица. Вместо лиц я видел светлые пятна с открывающимися ртами, которые мне что-то пытались рассказать. Не в силах бороться с сонливостью, я впал в состояние полузабытья, в котором стал переживать о том, как меня встретят друзья и семья после отправки в Россию. То, что с таким ранением я точно поеду в Россию, я не сомневался. Я представлял, что они будут наседать на меня и расспрашивать о войне, о боях, о том, приходилось ли мне лично убивать врагов? А я не буду знать, как им ответить и словами объяснить, что такое война на самом деле. Что такое война и что происходит с тобой, когда ты там, я понимал отчетливо, но не понимал, как это объяснить человеку, который не испытывал ужаса от разрыва мины и визжащих вокруг осколков. Да это и не было самым страшным. Самым страшным было смалодушничать и потерять способность день за днем преодолевать свой страх и запятисотиться. Но под воздействием наркоза я терял грань с реальностью и оказывался в Москве.
- Ну как там война? Как это вообще убивать людей? Расскажешь? - расспрашивали любопытные лица друзей и знакомых, которые обступали меня со всех сторон.
- Я не хочу про это говорить, - твердо отвечал я.
И думал: «Как я вам расскажу про изуродованные труппы? Смерть людей, которых я послал в бой? Бомбежки, несчастные лица пленных укропов, животных, которых хозяева оставили умирать среди минометных обстрелов и стрелкот-ни? Что я вам могу рассказать про мирных жителей, которые потеряли все?».
Я смотрел в лица своей семьи и продолжал хаотично соображать, как выпутываться из этой ситуации.
«Нужно говорить дозированно. Не все сразу, чтобы они не травмировались. А там постепенно и до ужасного дойдем».
Лица растворились в воздухе, и я почему-то оказался на облаке рядом с «Циститом», Вындиным, «Бануром» и «Керамзитом», которые выглядели молодыми и счастливыми.
- Здорово, командир! - услышал я в своей голове их голоса, хотя мы не говорили друг с другом. - Красиво тут.
- Странно...
Я видел нас со стороны и каждого из них в отдельности и не удивлялся этому.
Под нашими босыми ногами, которыми мы болтали в воздухе, сидя на облаке, находился дымящийся Бахмут. Мы сидели и смотрели, как внизу взрываются здания, разлетаясь в щепки и оставляя после себя клубы дыма и пыли. Будто через камеру «птицы» я видел, как передвигались пятерки, штурмующие здания. Как навстречу им двигались украинские бойцы, пытаясь отбить накат. Один из наших бойцов упал и от него отделилась душа и стала в полной экипировке, как воздушный шар, подниматься вверх, пока не уселась рядом с нами.
- Привет, пацаны.
- Здорово, «Умет». Отмучался? - поприветствовали мы нашего товарища. - Теперь все будет кайфово. Тут оттяжка, что надо.
- Хорошо, - легко согласился он и стал снимать бронежилет с разгрузкой.
«Умет» погиб в самом начале входа в Бахмут, когда мы пытались закрепиться в первых домах. Он, как и многие до него, ничем не выделялся, пока обстоятельства не сложились таким образом, что ему пришлось прикрывать отход своей группы и, практически жертвуя собой, спасать своих товарищей. Он отстреливался, пока у него была такая возможность, и, когда закончились патроны, попытался выбраться из-под огня украинцев, наседавших со всех сторон. Скорее всего, он умер совершенно безболезненно и даже не почувствовал боли, как это бывает, когда в тебя попадает очередь пулеметчика.