ShturmBahmuta_2024

Разместив сильно обрадованных солдат вповалку на полу, я наконец-то смог расслабиться, но уснуть так и не смог. Меня пустили, как комода, в узел связи разведчиков, и я слышал все переговоры с группой, которая вела бой в Опытном. Впервые я услышал настоящую войну - по рации. Командир взвода разведчиков взаимодействовал с группой так же, как мы учились на полигоне. Только тут были реальные «двухсотые» и «трехсотые». Слушая переговоры, я чувствовал себя желторотым юнцом по сравнению с крутыми ребятами, которые уже побывали в переделках. В тот момент началась перестройка восприятия: с мирной жизни на близость смерти и необходимость предельной концентрации всех сил организма.

- «Конг» - «Цимле».

- На приеме!

- Командир, не можем пробиться к пятиэтажке. Там три пулеметных расчета! Не пробраться.

- Ладно. Пока закрепитесь, пацаны! Вы герои! Я вами и так горжусь, - сказал командир «РВэшников».

Я вспомнил это теплое чувство боевого братства: когда кругом опасность и надежда есть только на тех, кто прикрывает тебя в бою. Я стал схватывать манеру и особенности переговоров. Слушал, смотрел и запоминал, как докладывать и зажимать «танкетку» - клавишу на рации. Как выдерживать паузы и сообщать о происходящем вышестоящему начальству. Рация, в условиях современного боя и передающий сведения, - это глаза и руки командира. Старший штурмовой группы по рации докладывает свои действия комоду. Комод при помощи БПЛА, корректирует действия группы и подсказывает, где сидит враг, что он делает и куда нужно выдвигаться. Параллельно по второй рации он должен поддерживать связь с артиллерией и корректировать ее. А также докладывать о происходящем командиру взвода и принимать от него указания и передавать их по цепочке дальше.

Комод - это основная боевая единица в «Вагнере». Именно вменяемость и адекватность среднего руководящего состава решает исход войны на передке. Как сказал нам «Хозяин» -командир нашего отряда - цитируя слова величайшего полководца Георгия Жукова: «Войну выиграл я и сержанты!». Жуков и сам был простым солдатом в Первую Мировую войну. Он не понаслышке знал, что происходит в окопах. Командир, который никогда не был на передке и не имеющий реального боевого опыта не может эффективно руководить процессом боя. Да и не имеет права требовать от бойцов делать то, что не готов сделать сам. В «Оркестре», ты не мог стать командиром, если сам не ходил в штурм и не был под пулями. Все командиры нашего отряда периодически выезжали на передок, чтобы тряхнуть стариной. Помимо этого, каждый из них имел боевые награды. И, порой, не две и не три.

В ту ночь разведчики штурмовали торговый центр в поселке Опытное. Я слушал и пытался представить, каково им там. Одно из наших отделений, приехавшее первым, было передано разведчикам для поддержки, и я слышал о первых потерях. «Антиген» засел в подвал на заводе «Рехау» и оттуда координировал движение своей штурмовой группы, которой руководил «Трофим». Я вслушивался в доносившиеся из рации слова и смотрел на ребят - разведчиков, которые были одеты в трофейную пиксельную натовскую форму и иностранные бронежилеты - и думал: «Вот они профессионалы! Не то что мои гопники».

- Ого! Не наша, - удивился я, увидев штурмовую винтовку М-4 рядом с одним из связистов. Но попросить разрешения посмотреть ее не решился.

Если бы там было зеркало, я бы увидел очень серьезного командира отделения «Констебля» с плотно сжатыми губами и сдвинутыми бровями, отрешенно смотрящего перед собой. И только расширенные зрачки говорили бы о том, что я чрезвычайно перевозбужден и взвинчен. Мочилово, которое я слышал по рации, было настоящим. Оно было близко. И те, с кем я был в Молькино, на полигоне и в Попасной, уже стреляли во врагов и получали достойную ответку от оборонявшихся в торговом центре украинских десантников, которые не собирались отступать и сдаваться. «Все-таки отголоски и нрав десантных войск, сформированных в СССР, не совсем выветрилась из украинских бойцов». - думал я и внезапно вспомнил, как читал про их возмущение, когда в украинской армии убрали голубые береты и тельняшки и заменили их на форму западного образца.

Периодически я выходил в большую комнату, в которой спали бойцы моего отделения. От мысли, что я, как командир, смог позаботиться о них, становилось теплее. Я всматривался в их лица и пытался представить будущее. Вот в позе эмбриона, зажав руки между коленок, лежит «Моряк». А вот приоткрыв рот, спокойный, как удав, похрапывает командир штурмовой группы Женя «Айболит». В углу свернулся калачиком «Лайкмут». А за ним спали вповалку: «Сабля», «Ворд» и «Пискун». Остальных разглядеть я не мог: они сливались в темно-зеленое поле, из которого торчали руки и ноги.

Сон на войне - это как отпуск, или маленькая передышка. Во сне военный человек может отдохнуть и улететь из реальности. Я смотрел на них и думал:

«Вы тут как в типичном российском СИЗО - в понятной и привычной атмосфере. Отдыхайте братва».

Я вернулся в радиорубку и вырубился от усталости.