'Штурмфогель' без свастики

- Ну что ты, Альберт, в самом деле... Наоборот, я хочу вас обезопасить в случае чего. По старой дружбе.

...Вечером Коссовски уехал к Флике. Капитан функабвера жил в походной мастерской мониторов.

- Станция водит меня за нос, - пожаловался Флике. - За все месяцы мы смогли только определить район, где действует передатчик. Это Лехфельд. Близко от аэродрома. Может быть, авиационный поселок. Три монитора день и ночь дежурят в том районе,

- Вас никто не может обнаружить?

- Нет. Мониторы скрыты палатками над канализационными колодцами. Солдаты и офицеры переодеты и делают вид, что ремонтируют канализацию.

- Вы хорошо придумали, Флике.

- Но радист замолчал... Последняя радиограмма, кажется, расшифрована.

- Да? - Коссовски чуть не выронил планшет, который держал в руках.

- А вы разве не знаете? - удивился Флике.

- Я уехал до того, как расшифровали телеграмму, - медленно произнес Коссовски.

"Они следят за мной, - подумал он. - Неужели стало что-либо известно об Испании? Кто выдал - Пихт или Зейц? Или оба вместе?"

Коссовски несколько раз хотел рассказать в абвере об убийстве связного Канариса подполковника Штайнерта, но не хватало духа пройти всего три квартала до всемогущего управления разведки вермахта. Несколько раз он садился за бумагу и рвал ее, не дописав строчки. Из троих он был самым виновным. Он приговорил Штайнерта, Зейц исполнил приговор, Пихт остался свидетелем... Если кто-то из них связан с Мартом, Коссовски будет очень трудно их обвинять.

Впрочем, нет. Коссовски найдет выход, лишь бы только напасть на след этого Марта. Резидент в Аугсбурге и, возможно, другой в Берлине снимут с него вину пятилетней давности. Даже сам Канарис...

Он простил бы Коссовски за поспешное решение в Испании. Ведь в Испании все было очень сложно и запутано. Друг оказывался красным, красный переходил на сторону Франко, как анархисты под Толедо. И откуда знал Коссовски, что Штайнерт не красный с поддельными документами? Его никто не предупреждал. Притом убивала жара, горы плавились от зноя, а с трех сторон наступали республиканцы и теснили фалангистов.

Нет, Коссовски сумел бы оправдаться, если бы нашел Марта, его радиостанцию.

На следующий день Коссовски, переодевшись в штатский костюм, зашел к Эриху Хайдте. Фотоателье помещалось в довольно просторном холле. Коссовски заметил две двери. Одна, вероятно, вела в фотолабораторию, другая - в жилую комнату. Из жилой комнаты, услышав звонок, вышел довольно молодой седоволосый человек с тростью в руке, в голубом френче люфтваффе.

У него были внимательные серые глаза, белый лоб. Он мало походил на Ютту.

Коссовски изъявил желание сфотографироваться.

- Мне кажется, вы родственник Ютты? - спросил он, усаживаясь в кресло перед аппаратом.

- Да, ее брат.

- Приятно познакомиться, Ютта меня знает. Я бывал в доме Зандлера, когда по делам министерства авиации приезжал в Лехфельд.

Коссовски назвал свою фамилию. Эрих - свою. Только как внимательно ни наблюдал за ним Коссовски, он все же не заметил бледности, мгновенно покрывшей лицо Эриха. Возможно, этому помешали вспыхнувшие софиты, на минуту ослепившие Коссовски.

"Надо предупредить Марта, а может, он знает? Нет, все равно я вложу в тайник записку", - подумал Эрих, рассматривая через матовое стекло серьезное, немного грустное лицо Коссовски, его опущенные седеющие усики, шрам на щеке.

- Вы часто видитесь с Юттой? - спросил Коссовски.

- Нет. У нее свои дела. Не понимаем мы друг друга...

Эрих вставил кассету и нажал спуск.

- Готово. У вас не найдется сигареты, господин Коссовски?

- Пожалуйста.

Эрих с удовольствием закурил и присел на подоконник. Он хотел поболтать с новым человеком.

- Признаться, тянет на фронт. Встретить бы там старых друзей. Может, со временем я бы окончил офицерскую школу.

- В каком чине вас уволили?

- Я был фельдфебелем. Летал на "дорнье". Но однажды какой-то отчаянный англичанин обстрелял нас, и вот... - Эрих показал на свою ногу.

- А почему все же у вас разлад с Юттой? - спросил Коссовски. - Она придерживается совсем других взглядов, чем вы?

- Да нет. Примерная девушка Германии...

- А вы?

- Я-то... - Эрих сделал вид, что смутился, но потом овладел собой. - Я не верю в богов. Я могу уважать вождя, но отдать жизнь хочу не за него, а за родину, у которой есть этот вождь.

- Вот вы какой! - улыбнулся Коссовски. - Но знаете, обожествление вождя - это государственная политика.

- Я солдат и мало что смыслю в политике. Отправили бы меня на фронт, и там бы я на деле, а не на словах показал, как я люблю Германию.

"Нет, этот парень, пожалуй, не может быть агентом или каким-нибудь антифашистом: он слишком простодушен", - подумал Коссовски.

- Вы часто встречаетесь с Зейцем и Пихтом?

- Зейц - мой сосед, вполне порядочный человек, он живет наверху, а Пихт... Я его видел мимоходом. Он какой-то... заносчивый. Таких не люблю.

- Почему же?

- Слишком хвастлив. Как же, бывший адъютант Удета... Таким в штабе кресты вешают направо и налево.