Уже забыв о своей славе и своих страданиях, они весело перешучивались, как дети, и веселились, спрашивая генерала Штейнера, помнит ли он имена двух солдат, которых он наградил последними. Одного из них звали Роммель. Предки знаменитого маршала были родом из Нидерландов. В Брюгге все еще стоит монумент с гербом этого рода. А другого звали Монтгомери, как и английского маршала. Они стали героями дня легиона, Роммель и Монтгомери, валлонские добровольцы, получившие Железный крест 2-го класса на Восточном фронте.
Наши солдаты отправились в тыл в Ревель. Эстонские газеты были полны рассказами об их подвигах. Они прихватили с собой массу бутылок шампанского и, пока плыли на корабле в Германию, непрерывно пьянствовали.
Гиммлер вызвал меня, чтобы лично вручить Дубовые листья, а также нагрудный знак «За ближний бой» в золоте, который вручался за 50 рукопашных схваток.
Возле Тойла я сел в маленький физелер «Шторх». В последний раз я увидел белые скалы и бледно-голубые воды Финского залива, сверкающие под утренним солнцем.
Последнее «Прости!» этим бесконечным сосновым рощам, серебряному пламени молодых берез, зарослям орешника, огромным валунам, хижинам, затерянным среди зеленых и коричневых полей, деревянной дранке крыш на фермах, мелькавших под крылом крошечного самолета. Иногда большое коричневое пятно и металлический каркас служили болезненным напоминанием о вражеских истребителях. Самолет летел очень низко, прыгая с холма на холм, словно зайчик.
Затем была Рига, самолет фюрера, большой крюк вдоль побережья Литвы, почти целиком занятой русскими, и, наконец, аэропорт в Главной ставке.
Там, вдали, на в земле Прибалтики, остались лежать наши мертвые, вечные свидетели трагической борьбы Европы не на жизнь, а на смерть. Сыновья нашего народа исполнили свой долг, ничего не прося и ничего не ожидая.
Мы не рвались завоевывать земли, не имели никаких материальных интересов. Нас неправильно понимали очень многие, но мы были полны решимости и были счастливы.
Мы знали, что чистые и пламенные идеалы просто великолепны, молодые люди с сильным сердцем всегда будут стремиться к ним, сражаться за них, умирать за них.
ГЛАВА З
Предохранительный клапан в Арденнах
августе и сентябре 1944 года, когда в Эстонии шли жестокие бои, рухнул весь Западный фронт. Мы внимательно слушали радио, передававшее бюллетени командования: бои на Сене, падение Парижа, выход американских танков к Сомме и Реймсу. Каждый из наших солдат невольно думал о доме. Что станет с нашими семьями там?Затем был захвачен Льеж. Когда я прибыл в ставку фюрера, союзники уже находились в Голландии, Эльзасе и Лотарингии, перед Аахеном. Тем не менее все пребывали в хорошем настроении. Гиммлер за столом отпускал шуточки, и за те десять минут, которые потребовались ему, чтобы съесть спартанский завтрак, несколько крендельков и запить это стаканом воды, он успел разобраться с тремя десятками вопросов.
Верный лейтенант фюрера Мартин Борман, низенький и пухлый, громко спорил с генералом СС Зеппом Дитрихом, который прибыл самолетом с Западного фронта. Широко расставив ноги, с лицом, красным, как свекла, Дитрих долго и изощренно проклинал союзные ВВС, особенно разбой штурмовиков. Впрочем, это его не сильно беспокоило. Гиммлер хлопнул каждого по спине, выпил с каждым по глотку коньяка и в 05.00 вернулся в свою комнату, сопровождаемый четырьмя телохранителями гигантского роста.
Гиммлер готовил 20 новых дивизий СС. Он поручил мне командование дивизией «Валлония» — 28-й добровольческой дивизией СС, — в которую предполагалось включить помимо нашей штурмовой бригады еще и тысячи рексистов, которые бежали от союзников и теперь слонялись по рейху.
В общем, окружение Гитлера согласилось с тем, что отступление на Западе следует прекратить. В обстановке строгой секретности готовилось контрнаступление.
Вечером Гиммлер занялся своей обычной ночной работой и принял пятнадцать или двадцать человек, которые этого ждали, причем иногда им приходилось ждать аудиенции до самого утра. Затем старшие офицеры поговорили со мной о неожиданностях, которых они ждут от нового оружия. Они повторяли утверждения, вроде: «Еще два или три месяца, и Германия нанесет решающий удар». Здесь царила атмосфера уверенности.
Я страшно удивился, когда увидел Гитлера, за минувшие шесть месяцев он обрел новую энергию. Его походка стала твердой и уверенной, черты лица выглядели умиротворенными и словно помолодели.
За время войны он заметно поседел, его спина согнулась. Но все его существо излучало жизненную силу скромного и дисциплинированного человека.
Он вручил мне награду. Затем Гитлер подвел меня к маленькому круглому столику. Казалось, его не мучают никакие сложные и острые проблемы. Ни одного слова разочарования, которое могло бы заронить у слушателя сомнения в конечном исходе. Он быстро закончил с военными вопросами и перешел к проблеме буржуазного либерализма. С потрясающей логичностью он объяснил мне, почему его падение неизбежно.