Штурмовик из будущего 3 (СИ)

— Так ведь не только за количество представляют, — въедливо уточнил комполка. — Что ты все к голой математике свел? Можно и сто вылетов сделать, но Звезду не увидеть, как собственных ушей. Качество вылета имеет огромное значение. Вон, ты на аэродроме склад боеприпасов взорвал, да транспортник сжег. А некоторые из тех, кто тогда в группе с тобой летали, бомбы сыпанули как придется, да эрэсы в белый свет, как в копеечку запулили. Нет, придираться особо никто не стал, все одно ребята на общее дело сработали. Но сам факт-то каков! Так что, не скромничай, а просто прими как данность — ты сейчас в штурмовой авиации один из лучших летчиков. Поэтому, возвращаемся снова к вопросу об обучении. Поедешь в Академию?

— Не хочу, — помотал головой экспат после коротких размышлений.

— Вот это да! — обалдел подполковник. — Другие душу готовы продать, лишь бы туда попасть, а ты отказываешься. Позволь узнать, почему?

Григорий замялся. Как объяснить командиру, что столица, высокое начальство и потенциальный выход в высшие авиационные круги для экспата чреваты неприятностями? Нельзя ему лезть наверх. Не поймут в Контроле времени. Но ведь правду не расскажешь и потому придется импровизировать.

— Вы же читали, наверняка, мое личное дело?

— Допустим, — нахмурился Воронцов и посмотрел с подозрением. — А причем здесь это?

Дивин грустно улыбнулся.

— Тогда вы в курсе, что в сорок первом меня подобрали красноармейцы из разбитых частей, которые выходили из окружения. Подобрали сбитого, обгорелого и, самое главное, потерявшего память. Я ж до сих пор даже не знаю, как меня звать-величать на самом деле. Дивиным санитар окрестил — ему показалось, что в бреду я именно эту фамилию назвал, когда меня опрашивали.

— Ну читал, и что? — опять уставился на Григория с явным недоумением комполка. — Подумаешь, память частично пропала. Зато после на Ил-2 с блеском переучился, кучу приемов воздушного боя разработал, воевал с блеском. Знаешь, — ухмыльнулся Воронцов, — я бы, если честно, хотел, чтобы у меня половина летчиков были такими же беспамятными! — он весело рассмеялся.

— Это все замечательно, — слабо улыбнулся экспат. — Но задайте себе вопрос: наши «чекисты от авиации» — врачи — пропустят меня на медкомиссии в Академии с моим диагнозом? Тогда, в начале войны, из-за страшных потерь на это глаза закрыли. А сейчас? Знаете, как меня в запасном полку тамошний командир встретил? В глаза дураком назвал. И все сокрушался, что, мол, придурок без памяти вдруг возьмет и самолет в одно мгновенье угробит. Или еще что вытворит, а отвечать придется ему.

— Хм, — задумался подполковник. — Врачебная комиссия — это серьезно. В самом деле, могут прицепиться, как репей, и никто им в этом деле не указ. Сам из истребителей после их приговора вылетел, как пробка из бутылки. У, души чернильные! — зло выругался он.

— Вот-вот, а я о чем! — обрадовался Дивин. — Поэтому и не хочу попусту время терять и в Москву лететь, чтобы потом оттуда несолоно хлебавши возвращаться.

— Я тебя услышал, — кивнул Воронцов. — Буду думать. Не скумекаю сам, значит, обращусь к Громову.

— Так а сейчас мне куда?

— Сейчас? Знаешь, — командир полка невесело улыбнулся, — ты ведь уже комэском в этом полку не раз бывал? Встанешь на третью эскадрилью. Старлей Саранцев во время тренировочного полета на бомбометание и стрельбу по щитам вчера разбился. У его «ильюшина» при вводе в пикирование крыло отвалилось. Ни летчик, ни стрелок с парашютом выпрыгнуть не успели. Так что, принимай временно эскадрилью. Возьмешь у Зотова план-график занятий на ближайшее время и вперед. Желаю успеха! — Воронцов поднялся из-за стола и протянул руку, давая знать, что беседа окончена. — Да, Кощей, — окликнул он экспата, когда тот уже открыл дверь, — зверюгу своего больше в штаб не приводи — мне мой адъютант еще пригодится!

— Шутничок, — тихонько пробурчал Григорий, переступая порог.

Ли-2 летел в Москву. Пассажиры — сплошь военные. Впрочем, что здесь удивительного, кто еще мог направляться в столицу с фронта? Поэтому привычным фоном выступали шинели, погоны, портупеи.

Транспортник был рассчитан на два десятка мест. Ни о каких особых удобствах, разумеется, речи не шло — люди сидели на боковых скамьях, точно парашютисты-десантники. Машину то и дело швыряло и болтало, она проваливалась в воздушные ямы, и потому большей части пассажиров было явно не до досужей болтовни и разговоров. А еще добавлял свое холод, царящий внутри салона, оглушительный рев движков и спертый воздух с отчетливой ноткой топлива. Не мудрено, что кое-кто из пассажиров уже успел нехорошо позеленеть и добежать в хвост транспортника, где стояло ведро, специально приспособленное как раз для подобных случаев.

Григория эта участь миновала. Хотя, что скрывать, лететь в качестве пассажира было не слишком привычно. Экспат пялился в крошечный иллюминатор, разглядывал лениво проплывающие под брюхом самолета облака и обдумывал в который раз, что ему теперь делать в сложившейся ситуации.