Штурмовики идут на цель

Спокойно — надо быть спокойным! — поднимаю руку. Стартер взмахивает белым флажком, и я даю газ.

Самолет послушно устремляется вперед и, разбежавшись, взмывает в небо. И вот легкий толчок — и меня охватывает новое, неизведанное ощущение: я словно бы повис в воздухе. Уже лечу, но еще не совсем понимаю это — слишком все неожиданно, непривычно. Лишь когда подо мной начинают мелькать и уходить куда-то вниз знакомые палатки нашего лагеря, меня обжигает радостная мысль:

«Лечу! Лечу! Ура!..»

Я с трудом сдерживаю крик восторга и заставляю себя оглядеться. Надо мной — высокое голубое небо. Удивительно, отсюда, с высоты, оно кажется еще выше и голубее! И нет ему нигде предела, так оно огромно, так оно широко. Хоть день лети, хоть год лети, хоть целую вечность!.. Знать, поэтому так и любят небо летчики. И в самом деле — не любить его нельзя!

По-иному с высоты выглядит и земля. Линия горизонта стремительно отодвигается далеко-далеко во все стороны, и мне хорошо виден город. Вот огромной серебристой дугой изогнулась Белая. Железнодорожный мост через нее кажется тоненькой ниточкой, а катера на ней-не больше-спичечных коробочек. С одной стороны в Белую впадает рока Уфа, бегущая сюда с Уральских гор, с другой — тихая степная Дема, о которой сложено столько песен…

Я не могу наглядеться. Гордость за то, что так велика и прекрасна родная земля, за то, что один из тысяч ее сыновей получил от нее сегодня могучие крылья и, как беркут, парит над ее просторами, переполняет меня всего. Счастье Мое так велико, что мне хочется тут же поделиться им с кем-нибудь, но товарищи далеко, а отец еще дальше. Очень жаль, что не видит меня сейчас и мой друг Мотай. Мы ведь вместе с ним когда-то мечтали об оседланном коне. Но какой конь может сравниться с моим? Далека и нелегка была дорога к нему, но зато сейчас я не променяю его ни на что на свете!..

Я лечу!..

Отправив документы в Уфимский железнодорожный техникум, я стал ждать. Ни в деревне, ни дома никто об этом на знал: мы умели хранить тайну. И вот, наконец, пришел в наш дом почтальон.

— Мать, нам письмо! — обрадовался отец. Отец в эти дни болел и лежал в постели.

— Не вам, Гайса-агай, — поправил его почтальон. — Это сыну вашему, Мусе.

— Мусе? — удивилась мать. — Из Уфы Мусе письмо? Но ведь сам он там никогда не был, и из наших там никого нет…

Слушаю разговор старших, а у самого уши горят.

— Дайте письмо, — прошу. — Оно действительно мне. Быстро разорвал конверт, пробежал коротенькое извещение. Меня вызывали на экзамены.

— От кого же это письмо! — спросил отец. Что было делать? Скрывать тайну больше не было смысла, и я рассказал о том, что решил учиться дальше.

— На кого же ты, сынок, учиться решил?

— Хочу оседлать того коня, который бегает по железной дороге, — улыбнулся я.

Отец помолчал. Потом откинул одеяло, свесил голые ноги на пол и сказал:

— Это хорошо, что не остановился на полпути. И коня выбрал доброго. Только знай: нелегко тебе будет одному в городе жить. Я уже немолод, много помогать не смогу. Да и далековато опять же…

Узнав, что я решил уехать, мать заплакала:

— А может, еще передумаешь, сынок? Или у нас в колхозе тебе дела не найдется? Все-таки семь классов кончил, грамотный… А?

Отец посмотрел на нее долгим осуждающим взглядом и сказал:

— Не плачь, мать. Дело решил Муса, хорошую дорогу выбрал.

— Да боюсь, пропадет где-нибудь на чужой стороне. Кто о нем позаботится, кто слово доброе скажет? Как же тут не плакать?

— Не пропадет, — заверил отец. — Настоящего мужчину не просто с пути сбить..»

Довольный таким оборотом дела, я побежал к Мотаю.

Утром мы отправились в дорогу.

Отцу все еще было плохо, и он полулежал в телеге, укрывшись старым тулупом; Мотай сидел на задке и махал провожающим рукой. Я правил лошадью.

С нами был еще один пассажир — черный барашек с белой звездочкой на лбу. Как только мы приедем в Уфу, отец продаст его, чтобы на первых порах у меня было хоть немного денег. Мне жалко барашка, но отец непреклонен. Я попробовал отговорить его, да куда там!.. «Я, — говорит, — знаю, что делаю». Наверное, и в самом деле так нужно.

До Уфы мы добрались только через два дня. Продав барашка, отец отдал мне деньги и стал прощаться.

— Ну, смотри, сын. О женщине судят по ее красоте, а о мужчине — по его делам. Мне будет очень приятно услышать хорошее о твоих делах.

— Я буду стараться, отец… Прощание было коротким и грустным: нам обоим было очень тяжело. Расставаться всегда тяжело, а с любимыми, дорогими людьми — особенно.