Штуцер и тесак

Не пишут здесь о таком. Людям во все времена нравилось подглядывать в замочную скважину. От того и в моем времени жизнь знаменитостей в центре внимания. Спешнев тоже слушает, хотя и делает вид, что ему это не интересно. А вот егеря любопытства не прячут. После ужина подтягиваются к нашему столу и, таясь в темноте, греют уши. Графиня от моих рассказов поначалу морщилась и поглядывала на дочь, видимо, решая: позволительно ли невинной девушке слушать скабрезные историйки? Но потом увлеклась и забыла. Наполеон, к слову, не единственный ходок среди европейских монархов. Император наш, Александр свет Павлович, многим фору даст. Большой любитель юбок. Хренина, будучи в Петербурге, наверняка о том слышала. Чтоб в великосветских салонах да не обсуждали? Нисколько не поверю!

После очередной части из сериала «Похождения Бонапартия по бабам» пою. Графинюшка захватила в дорогу гитару – не отвертеться. В памяти периодически всплывают песни, подходящие к этому времени. «Эх, дороги» славно пошла, особенно у егерей. Одну строчку, правда, пришлось поправить: «А кругом земля дымится, родная земля…» «Отшумели песни нашего полка» и вовсе кардинально переделал, убрав из нее антивоенный смысл. Не к месту он сейчас. Теперь пою: «Нас немного, а врагов так много», акцент сразу поменялся. Исправил третий куплет:

Руки – на мушкете, смерть уже в шажке,
А душа уже взлетела, вроде,
Но французы пишут кровью на песке.
Эти письма нравятся природе.

В четвертом куплете заменил одно слово, и оно радикально поменяло смысл песни: «Новые солдаты будут получать теплые казенные квартиры». То есть смену павшим придут другие бойцы. Ну, и финальный куплет:

Спите себе, братцы, все вернется вновь,
Все должно в природе повториться,
И слова, и пули, и любовь, и кровь,
Мы не будем с ворогом мириться!

Меланхолично-пацифистская песенка Окуджавы заиграла новыми красками, превратившись в патриотическую. Егерям пришлась по душе. Через пару дней они распевали, сидя в седлах: «Отшумели песни нашего полка…» Спешнев поначалу морщился, но потом стал подтягивать. Волшебная сила искусства – ипическая сила, как говорят в моем времени.

Графинюшка смотрит на меня томным взором. Как-то на дневке мы гуляли с ней вокруг бивуака (сама предложила), и она попросила:

– Почитайте свои стихи, Платон Сергеевич!

– Какие стихи? – попытался отмазаться я.

– Не скромничайте! – погрозила она пальчиком. – Раз песни сочиняете, то и стихи должны быть. Только не нужно о войне, – сморщила она носик. – Лучше про любовь.

Ну, и что ей прочесть, томной нашей? Я мысленно почесал в затылке (явно сделать это не решился) и выдал из школьной программы:

Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.

– Боже! – она прижала руки к груди. – Как славно! И очень грустно. Вы любили, Платон Сергеевич?

Началось…

– Было дело, – согласился я.

– А она?

– Кому нужен бедный мещанин, Аграфена Юрьевна? Без состояния, чина, связей?

Не вру, между прочим. Юлька так и сказала: «Ты замечательный парень, Тошка, но в мужья не годишься. Даже не врач. На зарплату фельдшера нам не прожить. Займись бизнесом, что ли…» Современные девушки – они такие, деньги считать умеют. В тот день я напился. Сидел у себя в комнате и плакал от обиды. Здоровый, сильный мужик с мозгами и профессией, но не нужный даже медсестре…

– Не говорите так, Платон Сергеевич! – она вновь сморщила носик. – Вы замечательный лекарь и храбрый воин. Отменный рассказчик, стихи пишете чудные. Я зиму провела в Петербурге, видела многих молодых людей. Никто из них вам в подметки не годится. А то, что бедны и не дворянин, поправимо. В Европе вас не оценили, так здесь непременно возвысят. Помяните мое слово!

Хм! Твои бы слова да Богу в уши.

– Прочтите что-нибудь еще! Не такое грустное.

Ну, раз начал с Александра нашего, Сергеевича…

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты…

– Просто чудо как хорошо! – оценила графинюшка. – Вы великий поэт, Платон Сергеевич!

Не я, а Пушкин…

– О каком «мраке заточенья» идет речь? – поинтересовалась Груша. – Вы сидели во французской тюрьме?

Вот ведь пытливая!