Штуцер и тесак

– Ни за что! – пообещал я и поцеловал девичью ручку. От нее приятно пахло розовым маслом.

Так и расстались. Офицер, оказавшийся адъютантом генерал-квартирмейстера Багратиона, отвел нас за стены в предместье.

– Занимайте этот дом, штабс-капитан, – сказал, указав на деревянное одноэтажное здание за оградой. – Егерей разместите в соседних.

После чего ускакал. Мы пошли «размещаться». Принимать на постой солдат и офицеров – обязательная повинность горожан в этом времени и далеко не самая приятная. Но встретили нас душевно – видимо, вследствие патриотического подъема в стране. Нам со Спешневым выделили комнату в доме, солдат разместили по избам и сараям. Нормально по летнему времени. Для лошадей отыскались конюшни неподалеку. Они пустовали – коней забрали для армии. Сено и овес для лошадок нашлись у владельца конюшен, и тот согласился принять в уплату расписку. Радушные хозяева накормили нас со Спешневым, солдатам обещали сварить обед. Я чувствовал себя неловко. Чрез несколько дней эти дома сгорят, а их владельцы, если не погибнут, останутся без крова над головой. Смоленску и его жителям не везло в войнах. Много раз его осаждали враги. Досталось от поляков, французов, немцев. Вот такая судьба…

После обеда мы со Спешневым и Синицыным отправились в город – каждый по своим делам. Спешнев собирался потолкаться у резиденции Багратиона, узнать, как скоро прибудет его полк, и чем заниматься роте. Получится – показать генералу новые пули и фальшивые деньги. Я вознамерился купить себе кое-что из одежды, пока лавки работают. Надоело ходить в обносках. Ну, и в аптеки заглянуть. Купить спирта, настойку опия, другие лекарства – какие найдутся. Повезет – разживусь хирургическим инструментом. У меня даже скальпеля нет… Фельдфебель нес за спиной ранец – явно непустой, и не стоило мучиться догадками, что в нем. Спешнев поехал верхом, Синицын – тоже, я же отправился в повозке под управлением Пахома. У меня шопинг – не в руках же покупки носить.

К моему удивлению, в смоленских лавках и аптеках нашлось многое. Не скажу, что купил все, но не разочаровался. Торговаться почти не пришлось. Приказчики и аптекари, услыхав, что покупаю для армии, сбавляли цену. Доказательством моих слов служил Пахом, который заходил следом и смотрел на торговцев, как на тифозную вошь. Городских он отчего-то не любит, а торговцев – особо. Почему, не знаю. Мне уступили даже при покупке одежды – возможно, купец, предвидя неприятности, распродавал товар. Я обзавелся однобортным сюртуком из темно-зеленого казинета[80], такими же панталонами и картузом. Купил рубаху и смену белья. От туфель отказался, хотя купец их отчаянно впаривал. Похоже, он решил, что я чиновник, поскольку убеждал, что в присутствие[81] в сапогах не ходят. Обошлось все это удовольствие в 120 рублей, почти столько оставил в аптеках – дорог медицинский инструмент! но я не переживал. Деньги еще будут, а в своем охотничьем костюме я выделялся на городских улицах – замечал по многочисленным взглядам прохожих.

Отправив Пахома с покупками обратно и купив ему штоф водки, я зашел в ресторацию, где вкусно поел, заплатив всего рубль ассигнациями. И это с вином! К своему временном пристанищу я возвращался в благодушном настроении: жизнь, если и не удалась, то судьба повернулась ко мне светлой стороной. Рано размечтался!

Во дворе дома, где мы разместились, обнаружился незнакомый офицерик, вышагивавший у крыльца. При этом он сердито постукивал хлыстом по голенищам щегольских кавалерийских сапог. Неподалеку перебирала ногами лошадь под седлом. Увидев меня, офицерик рванул навстречу.

– Руцкий?

– Да.

– Где ты ходишь, скотина?!

Ах, ты!.. Терпеть не могу хамов, тем более, наглых.

– Тебе что за дело, петух крашенный?

– Да, ты!..

Хлыст взлетел в воздух. Ну, я тебе не крепостной! Шаг вперед, перехватить кисть, завести руку на спину… Офицерик согнулся, едва не ткнувшись носом в голенище собственного сапога. Теперь забрать хлыст из ослабевшей ладони… Я отпустил руку петуха, едва удержавшись от желания пнуть его в туго обтянутый рейтузами зад. Просто оттолкнул. А теперь… Хрясь! Деревянный прут легко разломился на колене, и обломки его упали в пыль.

– Ты!..

Отскочивший офицерик потащил из ножен саблю. Плохо дело. Если нападет, придется гасить. А это расстрел…

– Не трожь княжича, ваше благородие!

Я повернул голову – егеря. Словно из земли выросли. У двоих в руках ружья, и штыки их смотрят в грудь петуха.

– Бунт!.. – голос офицерика сорвался на фальцет. Внезапно он побледнел: – Княжич?

– Платон Сергеевич Руцкий, сын князя Сергея Васильевича Друцкого-Любецкого, – кивнул я. – С кем имею честь?

– Корнет Боярский Валентин Юлианович, – выдавил петух. – Извините, ваше…

– Не нужно титулов, – отмахнулся я. Не то назовет сиятельством – отмазывайся потом. – Чем обязан?

– Его сиятельство князь Багратион повелел доставить к нему лекаря Руцкого. Но, позвольте, разве вы…

– И лекарь тоже, – упредил я. – Что ж. Негоже заставлять князя ждать, – я повернулся к егерям, которые, сообразив, что сделали, стояли с ружьями к ноге. – Коня мне! Живо!