Шуаны, или Бретань в 1799 году

Он не решался ответить. Она сделала презрительный жест и встала.

— О Мари! Я больше не хочу верить, что вы...

— Да бросьте же уголь. Безумец! Разожмите руку. Я требую!

Ему было приятно противиться нежным усилиям возлюбленной, длить острое наслаждение, чувствуя, как его руку охватывают тонкие ласковые пальчики, но наконец ей удалось разжать эту обожженную руку, и Мари готова была поцеловать ее. Кровь затушила уголь.

— Ну! Чего вы этим достигли?.. — спросила Мари.

Она нащипала корпии из своего носового платка, перевязала неглубокую рану, и, чтобы скрыть ее, маркиз надел перчатку. Г-жа дю Га на цыпочках вошла в гостиную и принялась подсматривать за влюбленными, ловко прячась от них, откидываясь назад при малейшем их движении. Она видела все, что они делали, но, конечно, ей трудно было догадаться, о чем они беседуют.

— Если бы все, что вам говорили обо мне, было правдой, — признайтесь, что в эту минуту я была бы вполне отомщена! — злорадно сказала Мари.

Маркиз побледнел.

— Какое же чувство привело вас сюда?

— Ну, милый мой мальчик, вы самый настоящий фат! Неужели вы думаете, что можно безнаказанно оскорблять такую женщину, как я? Я сюда пришла ради вас и ради себя, — сказала она после краткой паузы и, взявшись за рубиновую гроздь, сверкавшую на ее груди, показала ему клинок кинжала.

«Что все это значит?» — думала г-жа дю Га.

— Но вы еще любите меня... — продолжала Мари, — по крайней мере, желаете меня, — и взяв его за руку, добавила: — Доказательство этому — глупость, которую вы только что совершили. Я вновь стала для вас той, кем хотела быть, и ухожу счастливой. Кто любит, всегда получает отпущение грехов. А я любима, я вновь завоевала уважение человека, который для меня — весь мир. Теперь я могу умереть.

— Так вы еще любите меня? — спросил маркиз.

— Разве я это сказала? — насмешливо ответила она, с радостью наблюдая, как усиливается пытка, которой она подвергла маркиза с первой же минуты своего появления. — А знаете, мне пришлось принести некоторые жертвы для того, чтобы попасть сюда! Я спасла от смерти графа де Бована, и он оказался человеком более признательным, чем вы: в награду за мое покровительство он предложил мне свое имя и состояние. Вам подобная мысль никогда не приходила в голову!

Эти слова ошеломили маркиза, он решил, что граф обманул его, и ярость с небывалой еще силой охватила его; однако он сдержался и ничего не ответил.

— А-а! Вы раздумываете? — сказала она с горькой улыбкой.

— Мадмуазель, ваше недоверие оправдывает мои сомнения, — ответил маркиз.

— Уйдемте отсюда, господин де Монторан! — воскликнула Мари, заметив край платья г-жи дю Га.

Она поднялась. Но желание довести соперницу до отчаяния не давало ей уйти.

— Итак, вы хотите ввергнуть меня в ад? — спросил маркиз и сжал ее руку.

— А разве вы не ввергли меня туда пять дней назад? И даже в эту минуту разве не терзает меня жестокое сомнение в искренности вашей любви?

— Но почем я знаю, не хотите ли вы, из мести завладев всей моей жизнью, омрачить ее, вместо того чтобы искать моей смерти?..

— Ах, вы не любите меня! Вы думаете только о себе, а не обо мне! — с бешенством сказала она, проливая слезы.

Кокетка знала власть своих глаз, увлажненных слезами.

— Возьми мою жизнь, но осуши свои слезы! — сказал он самозабвенно.

— Любовь моя! — воскликнула она приглушенным голосом, — Вот наконец те слова, тот голос и взгляд, которых я так ждала! И теперь твое счастье для меня дороже моего счастья! Но, сударь, — продолжала она, — я попрошу еще одного, последнего доказательства вашей любви, раз она так велика, как вы уверяете. Я не хочу долго здесь оставаться, я пробуду лишь до тех пор, пока все не увидят, что вы принадлежите мне. Я не выпью даже стакана воды в этом доме, где живет женщина, которая дважды пыталась убить меня, которая, возможно, опять замышляет какое-нибудь предательство против нас, а в эту минуту подслушивает нас, — добавила она, указывая рукой на колыхавшиеся складки платья г-жи дю Га.

Затем она отерла слезы и, наклонившись, сказала что-то на ухо маркизу; он вздрогнул, ощутив ее ласкающее, теплое дыхание.

— Приготовьте все для нашего отъезда, — шептала она, — вы проводите меня в Фужер, и только там вы узнаете, люблю ли я вас! Второй раз я доверяюсь вам. А вы доверитесь мне второй раз?

— Ах, Мари, вы так завладели мною, что я уже и сам не понимаю, что делаю! Ваши слова, ваши глаза, вся вы — опьянили меня, и я готов выполнить любые ваши желания.

— Так подарите же мне минуту счастья, великого счастья! Дайте мне насладиться единственным торжеством, которого я жаждала. Я хочу вдохнуть вольный воздух той жизни, о которой мечтала, упиться обольщениями, пока они не рассеялись. Пойдемте отсюда. Будем танцевать.