Шуаны, или Бретань в 1799 году

— Господа, — сказала она, обращаясь к священнику, барону и графу, — на этот вечер вы будете моими гостями, для вас очень опасно выйти нынче из города. Вот этой славной девушке я дала распоряжения, и она вас проводит в отведенные вам комнаты. Не противьтесь, — сказала она священнику, который, видимо, хотел возразить. — Надеюсь, что вы не решитесь ослушаться женщины в день ее свадьбы.

Через час она осталась наедине с любимым в комнате, дышавшей чувственной негой, в спальне, которую она убрала так изящно. Они подошли наконец к тому роковому ложу, где, как в могиле, гибнет столько надежд; где пробуждение к блаженной жизни столь неверно, где умирает или рождается любовь, в зависимости от склада характеров, которые познаются лишь там. Мари взглянула на часы и подумала: «Жить осталось только шесть часов».

— Неужели я могла заснуть? — тихо воскликнула она, проснувшись под утро от невольного движения, как это бывает, когда человек, вздрогнув, пробуждается в определенный час, назначенный себе накануне. — Да, я спала, — промолвила она, увидев при свете горевших свечей, что стрелка часов на камине скоро укажет два часа ночи.

Она повернулась и долгим взглядом посмотрела на маркиза; он спал, как ребенок, подложив руку под голову, а другой рукой держал руку жены и чуть заметно улыбался, как будто уснул средь поцелуев.

— Ах, — еле слышно воскликнула она, — он спит, как дитя! Да разве он может не довериться мне, когда он дал мне несказанное счастье. — Она тихонько толкнула его, он проснулся, и улыбка раздвинула его губы. Поцеловав ту руку Мари, которую он держал во сне, он поглядел на несчастную женщину такими сверкающими глазами, что она не выдержала их страстного сияния и медленно опустила тяжелые веки, как будто хотела запретить себе опасное созерцание; но, затенив длинными ресницами огонь своих глаз, она этим мнимым отказом разделить желание еще больше воспламеняла его, и если б не глубокий ужас, который она пыталась скрыть, муж мог бы обвинить ее в чрезмерном кокетстве. В одну и ту же минуту оба подняли свои прелестные головы и обменялись взглядом, исполненным благодарности за наслаждение, которое они изведали. Но, быстро охватив восторженным взглядом прекрасную картину, какой являлось для маркиза лицо его жены, он заметил, как затуманилось ее чело, и, приписывая это чувству грусти, ласково спросил:

— Любимая, зачем эта тень печали?

— Альфонс, бедный мой Альфонс, куда, думаешь ты, я привела тебя? — спросила она с трепетом.

— К счастью.

— К смерти!

И, вздрогнув от ужаса, она бросилась из постели к окну. Удивленный маркиз последовал за нею. Мари в отчаянии исступленно заломила руки, затем приподняла занавеску и указала на площадь: там стояло человек двадцать солдат. Туман рассеялся, и в белом лунном свете ясно видны были мундиры, ружья, невозмутимый Корантен, который сновал взад и вперед, словно шакал, поджидающий добычу, и командир республиканцев, — он стоял неподвижно, скрестив на груди руки, и, подняв голову, вздернув губу, смотрел на дом внимательно и грустно.

— Ах, оставим их, Мари! Вернись!

— Почему ты смеешься, Альфонс? Ведь это я сама поставила их тут!

— Ты бредишь!

— Нет.

Секунду они смотрели друг другу в глаза, маркиз угадал все и, сжав ее в объятиях, сказал:

— Пусть даже так!.. Я по-прежнему люблю тебя.

— Тогда не все еще потеряно! — воскликнула Мари. — Альфонс, — сказала она, помолчав, — еще есть надежда.

В это мгновение они ясно услышали глухой крик совы. Из туалетной комнаты внезапно вышла Франсина.

— Пьер здесь! — сказала она с почти безумной радостью.

Изумительно быстро, как это умеют делать только женщины, маркиза и Франсина переодели Монторана в шуанское платье. Когда маркиза увидела, что ее муж заряжает пистолеты, которые принесла Франсина, она незаметно вышла из комнаты, обменявшись многозначительным взглядом с верной своей бретонкой. И тогда Франсина провела маркиза из спальни в туалетную комнату. Он увидел там груду крепко связанных одна с другой простынь и мог убедиться в деятельной заботливости бретонки, желавшей обмануть бдительность солдат.

— Мне тут ни за что не пролезть, — сказал маркиз, разглядывая маленькое оконце.

В это мгновение темное широкое лицо закрыло отверстие овальной рамы и хриплый, столь знакомый Франсине голос тихо окликнул:

— Генерал, торопитесь! Синие жабы зашевелились.

— О, еще один поцелуй! — произнес дрожащий и нежный голос.

Маркиз уже ступил обеими ногами на спасительную лестницу, но еще не выбрался из окошка, и в эту минуту почувствовал, что его обняли с силой отчаяния. Он узнал жену и невольно вскрикнул, поняв, что она переоделась в его платье; он хотел удержать ее, но Мари стремительно вырвалась, и ему пришлось спускаться. В руке у него остался обрывок ткани, и при свете луны, внезапно озарившей его, он увидел, что это лоскуток жилета, который был на нем накануне.

— Стой! Залпом пли!