Шуаны, или Бретань в 1799 году

Затем он принялся играть своей толстой тростью, с детской старательностью выделывая всякие фигуры, — большая или меньшая их замысловатость и четкость свидетельствовали о более или менее почетном положении молодых людей в категории «невероятных».

— И с помощью таких вот вертопрахов хотят возродить флот Республики, — шептал Корантен хозяину, вглядываясь в его лицо.

— Это какой-нибудь шпион, подосланный Фуше, — сказал молодой моряк на ухо хозяйке, — по физиономии видно, что он из полиции. Готов поклясться, что пятно на его подбородке — это парижская грязь. Но погоди, нашла коса на камень...

В эту минуту в кухне появилась какая-то дама, и молодой моряк бросился к ней навстречу с самым почтительным видом.

— Дорогая матушка, идите сюда, идите, — сказал он. — Я без вас, кажется, завербовал гостей.

— Гостей? — переспросила она. — Какое легкомыслие!

— Это мадмуазель де Верней, — тихо промолвил моряк.

— Мадмуазель де Верней погибла на эшафоте после Савенейского сражения, она приезжала в Ман, надеясь спасти своего брата, принца Лудонского, — резко ответила ему мать.

— Вы ошибаетесь, мадам, — мягко сказал Корантен, подчеркивая слово «мадам». — Есть две мадмуазель де Верней, — в старинных родах всегда бывает несколько линий.

Незнакомка, удивленная таким бесцеремонным вмешательством, отступила на несколько шагов, словно желая окинуть взглядом своего неожиданного собеседника; она устремила на него живые черные глаза, исполненные чисто женской проницательности, и казалось, хотела разгадать, в чьих интересах он заявил о существовании второй мадмуазель де Верней. В то же время Корантен, украдкой изучая наружность этой дамы, отказал ей во всех радостях материнства, оставив за нею лишь радости любви: он галантно отказал ей в счастье иметь двадцатилетнего сына, ибо все в этой женщине вызывало в нем восхищение: ослепительная белизна кожи, все еще густые, изогнутые дугой брови, длинные, почти не поредевшие ресницы и пышные бандо черных волос, подчеркивавшие моложавость ее умного лица. Легкие морщинки на лбу говорили вовсе не о прожитых долгих годах, но выдавали юные страсти. И если блеск пронизывающих глаз немного потускнел, трудно было сказать, какая причина затуманила их: утомительное путешествие или слишком частые наслаждения. И, наконец, Корантен заметил, что незнакомка закутана в плащ из английской материи, а фасон ее шляпы, несомненно заграничной, не относится к какой-нибудь разновидности греческой моды, которая в те годы еще господствовала в парижских туалетах. Корантен принадлежал к породе людей, всегда склонных предполагать скорее дурное, чем хорошее, и сразу усомнился в благонадежности обоих путешественников. Дама, в свою очередь, с такой же быстротой произвела наблюдение над Корантеном и, повернувшись к сыну, посмотрела на него с многозначительным видом, который довольно точно можно передать следующими словами: «Что это за чудак? Из нашего он стана?» На эти безмолвные вопросы молодой моряк ответил позой, взглядом и жестом, которые говорили: «Право, ничего о нем не знаю. Мне он еще более подозрителен, чем вам». Затем, предоставив матери одной разгадывать тайну, он повернулся к хозяйке и сказал ей на ухо:

— Смотрите же, постарайтесь узнать, кто эта личность, действительно ли он сопровождает эту девицу и зачем?

— Итак, гражданин, ты уверен, что мадмуазель де Верней существует? — спросила г-жа дю Га, пристально глядя на Корантена.

— Существует, мадам, существует во плоти и крови, так же как и гражданин дю Га Сен-Сир.

Незнакомка прекрасно поняла затаенную глубокую иронию этого ответа, и любая женщина на ее месте почувствовала бы смущение. Сын ее внезапно посмотрел на Корантена пытливым взглядом, но тот хладнокровно вынул из кармашка часы, словно не замечая смятения, вызванного его ответом. Даму охватила тревога и желание немедленно узнать, скрывала ли эта фраза коварный умысел или была брошена случайно; самым естественным тоном она воскликнула, обращаясь к Корантену:

— Боже мой, до чего теперь ненадежны дороги! За Мортанью на нас напали шуаны. Мой сын едва не погиб, защищая меня: две пули пробили ему шляпу.

— Как, мадам? Вы были в той карете, которую разбойники ограбили, несмотря на то что ее сопровождал конвой? Представьте, мы прибыли сюда в этой самой карете! Вы, вероятно, ее узнаете. Проезжая через Мортань, я слышал, что шуанов было не меньше двух тысяч и что погибли все, даже путешественники. Вот как пишется история!

Легкомысленный тон и глуповатый вид Корантена придавали ему в эту минуту большое сходство с завсегдатаем «Маленького Прованса»[18], когда тот с грустью слышит, что важная политическая новость оказалась ложной.

— Увы, мадам, — продолжал он, — если проезжих убивают так близко от Парижа, подумайте, какие опасности ждут нас на дорогах Бретани. Право, мне дальше не хочется ехать! Вернусь-ка я в Париж!

— Скажите, мадмуазель де Верней хороша собой и молода? — спросила у хозяйки дама, внезапно пораженная какой-то мыслью.