Шухов

Как и предвидел Шухов, уже вскоре после наступления 1917 года начались серьезные перебои с хлебом, а затем и с маслом, сахаром, мясом и другими продуктами. По Москве, как и по всей России, выросли гигантские хвосты — очереди к магазинам. Цены упрямо поползли вверх, инфляция росла куда более быстрыми темпами, чем продвигались на фронте русские войска. Не будучи экономистом, Шухов тем не менее прекрасно понимал: попытка царского правительства навести порядок в торговле путем введения твердых закупочных цен на продукты (зерно, крупу, рыбу, яйца, соль и т. д.) приведет к обратным последствиям — еще большему дефициту. Например, запретили поставщикам продавать свиную кожу, в которой нуждалась армия, кому бы то ни было кроме уполномоченных на то закупочных организаций. А цена на нее была установлена твердая, что ставило продавцов в заведомо невыгодное положение, в итоге товар они просто придерживали. И так во всем. «Как только были объявлены низкие постоянные цены, подвоз хлеба прекратился. Крестьяне, явившиеся с нагруженными возами, заворачивали оглобли и с ругательствами уезжали с базара», — писала газета «Новое время» 24 февраля 1917 года.

Введение государственного регулирования цен и централизованного распределения продуктов выразилось не только в решении царского правительства в экспроприации хлеба у крестьян, но и в запрете вывоза продуктов из одного конца империи в другой, для чего была введена своего рода таможня на московских вокзалах. «Желающие провезти пять фунтов масла прячут его в подушки, в чемоданы с бельем, как драгоценность. У пассажиров ощупывают и прокалывают корзины и тюки», — сообщала газета «День».

На том же Смоленском рынке, что испокон веков располагался неподалеку от дома Шуховых (это был рынок в основном для простого народа: рабочих, ремесленников) и где они привыкли закупать провизию (Владимир Григорьевич частенько приходил сюда не с кошелкой, а с фотоаппаратом), можно было у спекулянтов достать любую снедь, но втридорога. Так, на черном рынке килограмм сахара стоил дороже трех рублей, что впятеро превышало его стоимость по карточкам, введенным в 1916 году. Получали карточки и члены семьи Шуховых. А спекулянты, несмотря на уголовную ответственность «за возвышение или понижение цен на предметы продовольствия или необходимой потребности», введенную Николаем II 8 сентября 1916 года (положение Совета министров), лишь богатели.

Шухов любил пить чай с баранками, их еще можно было купить, а вот с пирожными и тортами — любимыми лакомствами женской половины семьи — возникли серьезные перебои. В январе 1917 года в Москве официально была запрещена выпечка «пирожных, тортов, тянучек и других высоких сортов конфектного производства». И это еще хорошо: в Петербурге нельзя было выпекать и продавать даже сушки и куличи, причиной сему — дефицит муки, масла и сахара.

На фоне ухудшающегося экономического положения произошел всплеск уличной преступности и бандитизма по всей России (и это при том, что полиции мобилизация коснулась в наименьшей степени). Да что говорить, если уже в самой столице в конце января 1917-го на Крестовском острове, как писали газеты, неизвестные напали на адмирала Ивана Григоровича. Шухову он был хорошо известен — как морской министр империи с 1911 по 1917 год, с ведомством которого пришлось немало побороться в процессе получения подряда на противолодочные мины. Семидесятилетний адмирал с помощью пистолета разогнал хулиганов…

Однако кому-то было весело. В богемном кабаре «Летучая мышь» в подвале дома Нирнзее в Большом Гнездниковском переулке смеялись и хлопали остроумным репризам Никиты Балиева, смотрели немое уморительное кино о ловле блох в Норвегии, а полки и витрины московских магазинов уже опустели. В стране бардак, на железных дорогах саботаж, в армии брожение. Алиса Коонен, танцующая в «Летучей мыши», с горечью замечала: «Какие гадкие люди кругом. Боже. С ума можно сойти?!» Ей хотелось в Париж…

Февральскую революцию общество встретило восторженно. Из окон своего дома Шухов мог увидеть массовую стихийную демонстрацию, когда на улицы Москвы вышло более полумиллиона человек — четверть городского населения! Владимир Григорьевич поспешил засвидетельствовать этот исторический момент в своей фотолетописи, в результате чего осталось несколько фотографий. На них — вернувшиеся с фронта солдаты, но не с винтовками, а с лозунгами «Мир и братство» и «Кому что дала война?». Но ведь и Шухов работал на войну…