Спорить с новой властью было бесполезно, даже опасно. Например, в эти же дни арестовали Станиславского, или, как говорили, «взяли». «Сегодня ночью были арестованы Станиславский и Москвин по постановлению московского ЧК. Я сегодня все утро и весь день бегал по разным лицам и учреждениям, желая как можно быстрее освободить старика (ему 56 лет. —
Вскоре Совнаркому понадобился свой гараж — чинов-ников-то новая народная власть расплодила столько, что парой-тройкой автомобилей было уже не обойтись. Ну где же еще строить гараж, как не на Большой Каретной, прямо на месте дома Станиславского? Режиссеру было предписано очистить помещение. Многочисленные Швондеры распоряжаются в его квартире, как у себя дома. «Во время занятия там же, в доме, ворвался контролер жилищного отдела, вел себя грубо, я попросил его снять шляпу, он ответил — нешто у вас здесь иконы. Ему заявляют, что он мальчишка, а я, убеленный сединами старец, — грубо отвечает — теперь все равны, уходя, хлопнул дверью. Ходил в пальто, садился на все стулья, в спальне моей и жены, лез во все комнаты, не спросясь: что же мне по-магометански, туфли снимать, как в храме?» — жаловался старый режиссер. В общем, «Собачье сердце», только не на бумаге, а в жизни. Революционный спектакль. Все попытки Станиславского остановить выселение оказываются тщетными.
Так что Шухову, в отличие от Станиславского, еще повезло. К тому же в политике он был отнюдь не ребенком, и Александра Колчака знал лично и с положительной стороны, что сыграло свою роль в том, что сына своего Сергея он отправил служить именно к адмиралу. Как раз в эти дни, в конце ноября 1918 года, в Омске Колчак принял на себя звание Верховного правителя Российского государства и главнокомандующего Русской армией, и молодые офицеры-патриоты были ему ох как нужны. А в Москве доброхотов кругом хоть отбавляй, они только и ждут, чтобы поинтересоваться: «Владимир Григорьевич, а сыновья-то ваши на каком фронте воюют?» — а потом и в «Чеку» стукнут…
Помимо нового календаря появилось и немало новых слов — «Совнарком», «Наркомчермет», «наркомша», «Гом-за», «Гомомез», «завком», «старорежимец» и т. д. Эти слова прочно входят не только в быт, но и залезают в дневник Шухова. Но чаще всего звучат другие слова — «национализация», «реквизирование». Слова новые, а смысл прежний. В частности, культурным глаголом «национализировать» французского происхождения заменили глагол «отобрать». Так и контору Бари национализировали в марте 1919 года, теперь у нее тоже новое и очень длинное название — Строительная контора по сооружению металлических конструкций (строительно-производственное бюро) Московского машинотреста при ВСНХ СССР. Директором-распорядителем конторы числится С. И. Комиссаров, среди сотрудников — инженеры В. И. Кандеев, Н. К. Пятницкий, А. Н. Барышников и другие «товарищи». Шухову оказывают большую честь — выбирают в правление{195}. В 1930 году контору реорганизуют в трест «Стальмост»{196}.
Котельный завод в Симонове с ноября 1922 года превращен в государственный завод «Парострой», подчиняющийся структуре со странной аббревиатурой «Гомомез» — Государственное объединение московских металлургических заводов. На самом же деле желающих поруководить — куча. Если раньше все решал Бари, то теперь какой-то завком. Постоянные заседания, обсуждения, в которых вынужден участвовать и Шухов. В конце концов завком выбирает его в правление завода. Но ведь когда-то надо и работать, благо что на заводе уже в марте числится 126 человек, а в конторе 32. Ставка рабочего — 7 рублей в час, ставка главного инженера Шухова — 33,3 рубля.