Шухов

После 1917 года РОБТиТ у Семена Моисеевича отобрали — национализировали — и присвоили новое название: Государственное объединение радиотехнических заводов (ГОРЗ). Бывший хозяин пока не унес ноги из Советской России (он умер в Лондоне в 1962 году), в этом самом ГОРЗе еще работал, занимался радиотехникой и привлек к работе Шухова. Дело-то серьезное — сам Ильич поставил задачу создать новую и самую мощную радиостанцию, с помощью которой можно было бы пропагандировать идеи мировой революции, ускоряя таким образом ее наступление. Разработанная радиостанция ГОРЗа полностью оправдывала ожидания вождя мирового пролетариата, обеспечивая постоянную связь и с Дальним Востоком, и с Америкой. Для такого мощного радиопередатчика требовалась и соответствующая антенна, то есть башня огромной высоты — 350 метров. Ее и должен был спроектировать Шухов, причем не одну, а целых три.

Занятно, что в качестве первого места прописки башни выбрали Кремль, но колокольня Ивана Великого и древние соборы создавали естественные помехи для стабильной работы радиостанции и бесперебойной радиосвязи. В поиске наиболее подходящей площадки остановились на захолустной Шаболовке, малоэтажная деревянная и промышленная застройка которой нисколько не препятствовала строительству высокого металлического гиперболоида. Это была территория обширного фруктового сада, принадлежавшего ранее Варваринскому сиротскому приюту, на что указывал пролегающий здесь Варваринский, а позднее Сиротский переулок (ныне улица Шухова).

Заданная радийщиками высота конструкции поначалу озадачила Шухова — это где же взять столько металла в стране в общем-то с разрушенной металлургической промышленностью? Заводы стоят, доменные печи потухли, специалистов раз-два и обчелся. К тому же материальная база — залежи руды — находится на порядочном расстоянии от Москвы, преодолеть которое мешает прерванное войной железнодорожное сообщение. Тем не менее изобретатель немедля приступил к проектированию.

Ориентиром для Шухова выступала не радиобашня на Ходынском поле, а парижская башня Эйфеля, что отражало стиль работы инженера — если уж соревноваться, то с лучшими мировыми образцами. Владимир Григорьевич приступил к проекту аккурат через 30 лет после того, как Эйфель продемонстрировал свою башню на Всемирной выставке в Париже в 1889 году. В 1919 году Александру Гюставу Эйфелю было уже 87 лет, и он почивал на лаврах как автор самой известной башни в мире и символа Франции на все времена. Так же, как и Шухов, Эйфель посвятил себя проектированию металлических конструкций — вокзалов (например, в Будапеште), мостов, обсерваторий и даже поучаствовал в создании статуи Свободы, рука с факелом от которой демонстрировалась на выставке в Филадельфии в 1876 году. В списке его проектов башня была в единственном экземпляре, но она и принесла ему всемирную славу, сам автор скромно называл ее «300-метровой башней» («tour de 300 metres»), если точнее, то высота башни 305 метров.

Несмотря на многочисленные протесты французской интеллигенции, требовавшей прекратить постройку башни еще в 1887 году под предлогом ее абсолютной бесполезности, а также чуждости эстетике и архитектуре Парижа (под протестом в мэрию столицы Франции подписались Александр Дюма-сын, Ги де Мопассан, Шарль Гуно), она не только была построена, произведя фурор на выставке 1889 года, но и оставлена еще на 20 лет, что было продиктовано договором с Эйфелем. А затем он продлил ей жизнь еще на 70 лет.

Шухов в свое время подробно изучал конструкцию парижской башни, вес которой составлял 7300 тонн. Его интересовала удивительная устойчивость столь тяжелого сооружения, воздвигнутого к тому же на берегу реки Сены. Известно, что верхушка башни и по сей день почти не откланяется от угла 90 градусов даже во время редких для этой местности ураганных ветров, максимальное отклонение составило 12 сантиметров. Поскольку Эйфель специализировался на постройке мостов, то и помогали ему в работе над проектом башни инженеры-мостостроители. Точный расчет силы ветра позволил им добиться максимальной устойчивости самой высокой (на тот момент) башни в мире. «Почему такая странная форма? Ветровые нагрузки. Я считаю, что искривление четырех внешних краев монумента продиктовано и математическими расчетами, и эстетическими соображениями», — делился своими мыслями Эйфель газете «Le Temps» от 14 февраля 1887 года.

Оценил Шухов и вызывающее инженерное решение башни, которое непосредственно увязывалось с требованием организаторов выставки — создать нечто такое, что могло бы продемонстрировать всем технические и инженерные успехи Франции. А раз башня французская, то она не может быть просто башней, а произведением искусства.