Шум бури (ЛП)

Много видели эти степи беглых арестантов, слышали удары плетей, звон кандалов, скрип цепей. Ничему не удивляются люди, но всё-таки песню Касбола слушают с особым усердием. Очень им нравится песня. Наверно, песня уносит из сердца старые печали и будущие упования.

Внимательно слушают степи. Темнота укрыла всё вокруг чёрным, мягким, тёплым одеялом.

Олени стремятся вперёд, пробивая холодную грудь сибирской бури.

Когда свернули на повороте, погонщик сказал про себя:

"Теперь уже приехали. Брр-рр, стоп!"

Когда ещё немного проехали, показался тусклый свет из домов. Олени ускорили ход и вскоре остановились возле домов.

Путники вышли. Радости не было конца, но всё-таки в каких-то тёмных уголках сердца бегали туда-сюда мыши страха. Разные мысли, как пчёлы, жужжали в их головах.

Погонщик оленей забежал в здание железнодорожного вокзала, и вскоре вернулся назад.

- Ну, ладно, до свидания! Здесь никого нет, безопасно. В полночь будет ехать машина, и вы на неё садитесь. Вот вам билеты.

Пожав путникам руки, он повернул оленей обратно.

Путники крикнули ему вслед:

- До свидания! Не будь на нас в обиде, сам знаешь, больше этого мы ничего не можем.

Касбол с товарищем не спеша вошли в здание вокзала. В одном углу, где было побольше людей, они расположились, рассевшись молча в ожидании машины...

Иногда кто-нибудь из двоих выходил к двери и смотрел на железную дорогу, желая увидеть машину. Возвращался назад, и садился на своё место.

Оба всматривались в окружающих их людей. Им казалось, что вокзал полон осведомителей и тех, кто должен их преследовать. Касбол вытянул шею, посмотрел по сторонам, затем спросил:

- Степан! А здесь нет таких, как мы? Кроме нас никто не сбежал из ссыльных?

Степан улыбнулся и сказал:

- Кто это знает. Вон тот, кого мы считаем осведомителем, тоже беглый. Как мы его боимся, так и он нас боится.

Касбол не удержался и спросил:

- Разве это не удивительно: если бы человек человеку не был зверем, тогда зачем было бы нам бояться друг друга? Зачем есть сильные, слабые, униженные и рабы?

- Правильно говоришь, так устроена жизнь. Одни живут в нужде и тревоге, другие - в достатке и изнеженности, сытые и надменные. Такова жизнь. Если бы не было так, тогда нам не надо было бороться, не нужны были бы больше тюрьмы и толстая палка. Я вспомнил слова Афанасьева, который сидел с нами в тюрьме. Он так говорил: "Борьба - это борьба классов". Эти слова я буду помнить всегда.

Они не закончили говорить, как послышалось:

- Г-у-у-у-г!

Люди зашевелились. Касбол и Степан тоже встали и побежали к машине. Какая радость была в тот час в их сердцах, то невозможно передать словами.

Глава шестнадцатая

- Ладно, пусть что будет, то будет. Посмотрим, что получится. Что есть человеческая жизнь? В один день рождается, в другой день умирает. Что когда случится с человеком, этого не знает никто, но он всё равно должен быть готовым ко всему.

Царай с этими словами чистил своё ружьё возле дверей шалаша сначала песком, потом золой. Когда он его старательно вычистил, то сталь блестела на солнце, подобно зеркалу. Царай своё ружьё любил, как свою душу, и никогда не чистил его небрежно, всегда ухаживал за ним старательно, как и за своим кабардинским конём. Коня он выводил рано утром из хлева и начинал его мыть тёплой водой. Затем старательно вытирал. Поил Царай коня не простой водой, а родниковой, прямо из истока. После того, как он заканчивал уход за конём, отпускал его танцевать. Конь, храпя, начинал скакать вокруг шалаша, задрав морду. Царай глядел на него со двора с радостью на сердце и говорил про себя:

"Гаппи меня не подведёт. Мы с Гаппи друзья, много трудностей видели вместе, мы понимаем друг друга. С Гаппи мы, если понадобится, и ветер обгоним".

Говоря эти слова, он не сводил глаз с Гаппи...

Царай очень любил и коня, и кремнёвку. Не было такого дня, чтобы Царай усердно не заботился о них. Когда он заканчивал чистить своё ружьё, то не мог на него наглядеться и начинал говорить себе:

"Если я не буду заботиться о тебе, то ты меня где-нибудь подведёшь! Нет, так не пойдёт; я тебя не подвожу, а ты меня не подводи. Тогда наши дела будут идти хорошо. Если я тебя обману, то и ты меня обманешь и тогда мне - конец, а ты попадёшь в чужие руки, и твои бока разъест ржавчина. Нет, уж лучше жить в дружбе, как сейчас, и тогда нам обоим будет лучше".

Он в последний раз протёр тряпкой ружьё, затем осмотрел дуло на солнце: оно сверкало, отражая солнечные лучи, и Царай стал радоваться. Он ещё долго осматривал кремнёвку, но потом, наконец, сообразил, что солнце катится за горы и начинает вечереть. Царай собрал тряпки, которыми вытирал ружьё, и вместе с кремнёвкой зашёл в шалаш. Повесив ружьё на место, он вышел во двор кутана.

Солнце зашло. С верхушек гор кое-где глядело на кутан бледное заходящее солнце. С пастбищ начала возвращаться скотина. Царай к возвращению товарищей принялся разводить костёр в шалаше. Мишура заботилась об ужине. Она вынесла в корыте к дверям шалаша тушу разделанной овцы и поместила мясо в котёл. Вокруг хлопотавшей Мишуры играл её маленький сын Куцык.