Шум. История человечества. Необыкновенное акустическое путешествие сквозь время и пространство

Растущую громкость окружающего мира отражали и концертные залы конца XIX в. К их числу относится бостонский Coliseum. Его длина составляла 150 м, а высота стоящего там органа – 13 м. В нем было 100 000 зрительских мест. Все это делало его одним из крупнейших концертных залов в истории человечества, а в 1872 г. там состоялся на тот момент самый грандиозный в истории концерт – Праздник мира во всем мире (World’s Peace Jubilee). Он продолжался с середины июня по начало июля и был приурочен к столетнему юбилею независимости Бостона от Англии. Это был гимн музыкальной гигантомании, но, кроме того, с помощью многолюдных хоров и захватывающей дух музыки организаторы фестиваля хотели заявить всему миру, что они против ужасов современных войн – так, чтобы их невозможно было не услышать.

Одной из приглашенных знаменитостей был венский композитор Иоганн Штраус (1825–1899). Газеты сообщали, что 17 июня 1872 г. его встретили бурными аплодисментами, после чего он дирижировал самым большим в истории оркестром, игравшим его Дунайский вальс. В оркестре играли 800 музыкантов, в хоре пели 20 000 певцов. Потребовалось почти 100 ассистентов, чтобы помочь Штраусу дирижировать исполнением «Хора цыган» из «Трубадура» Верди, «причем для усиления эффекта сотня пожарных разом ударила по сотне наковален»[276]. Впоследствии Штраус вспоминал об этой премьере так: «Внезапно прогремел пушечный выстрел – так нежно двадцатитысячному хору давали понять, что пора начинать концерт… Я подал знак, мои сто помощников повторили мое движение так быстро и хорошо, как только могли, – и началось подлинное светопреставление, которого мне не забыть до конца моих дней… Поскольку нам удалось начать практически одновременно, все мое внимание было направлено на то, чтобы одновременно и закончить»[277].

В марте 1822 г. Генрих Гейне писал из Берлина о постановке оперы итальянского композитора Гаспаре Спонтини (1774–1851): «Теперь, мой милый, вы можете объяснить себе шум, переполнявший в продолжение этого лета весь Берлин, когда “Олимпия” Спонтини впервые появилась на нашей сцене. Не пришлось ли вам слышать музыку этой оперы в Гамме? В литаврах и трубах недостатка не было, так что один остряк внес предложение испытать крепость стен в новом драматическом театре посредством этой музыки»[94][278]. Чувствительный поэт страдал также от того, что мы сейчас называем эффектом навязчивой мелодии. Виновником его несчастья был композитор Карл Мария фон Вебер (1786–1826), звезда эпохи романтизма. Завершив свою оперу «Вольный стрелок», он отправился с ней в турне по германским землям. Итог: теперь на каждом углу распевали песню «Девичий венок» (Der Jungfernkranz), особенно полюбившуюся публике:

Плетем из роз тебе венок
С фиалковой повязкой,
Готовим свадебный чертог,
К игре зовем и пляскам[95]

.

В письме Гейне жалуется: «И так целый день не оставляет меня эта проклятая песня. Лучшие мгновения отравляет она мне. Даже когда я сижу за столом, ее, в виде десерта, горланит мне певец Гейнзиус. Все время после обеда душит меня “фиалковая повязка”. Здесь вертит “Девичий венок” безногий калека на шарманке; там пиликает его на скрипке слепой. Но к вечеру разражается самая свистопляска. Тут и гудят, и вопят, и пищат, и воркуют, – и постоянно старая мелодия… “Девичий венок” непреходящ: едва кончил его один, другой начинает сначала; из всех домов звучит он мне навстречу; каждый насвистывает его со своими вариациями; кажется, чуть ли не собаки на улице воспроизводят его своим лаем»[96][279].

Генрих Гейне не дожил до того момента, когда его кошмар стал частью нормальной жизни. Примерно через 20 лет после его смерти один юный немец запатентовал в США изобретение, которое для кого-то до сих пор является источником блаженства, а для кого-то – акустической пыткой. Речь идет о граммофоне. Этим изобретением мы в каком-то смысле обязаны военному призыву 1870 г. Не желая быть солдатом прусской армии, девятнадцатилетний Эмиль Берлинер (1851–1929) покинул родной Ганновер и уплыл в США. В своей квартире в Нью-Йорке он разработал микрофон для телефона, только что изобретенного Александром Грейамом Беллом (1847–1922). Разработка оказалась настолько технически совершенной, что фирма Белла выплатила ему за патент астрономическую по тем временам сумму 50 000 долларов.