Шум. История человечества. Необыкновенное акустическое путешествие сквозь время и пространство

Известна античная легенда о Пифагоре в кузнице[20]. В ней говорится, что великий философ и математик однажды остановился у мастерской, привлеченный гармоничным звоном кузнечных молотов. Ему удалось установить связь между красотой созвучия и весом инструмента. Массы двух гармонично звучащих молотов находились в таком же отношении друг к другу, как высота производимых ими звуков. Так впервые были математически описаны чистые интервалы: октава, кварта и квинта. Хотя современная наука опровергла существование якобы обнаруженной Пифагором связи, его до сих пор считают основателем математического анализа музыки. Скорее всего, и это не так, однако именно он впервые заявил, что мир звуков имеет свою организацию и механизм действия. Он проложил путь современным исследователям акустики, саунд-дизайнерам и уполномоченным по защите от шума[21].

Древнегреческий историк Страбон упоминает самое «громкое» живое существо, известное в Античности. Его длина всего несколько миллиметров[22], но внешность обманчива. Чтобы привлечь партнершу, самец певчей цикады сокращением мышц приводит в колебание звуковую мембрану, расположенную на брюшке. Извлекаемый таким образом звук может достигать громкости 100 дБ – громче, чем иная газонокосилка. В своей «Географии» Страбон называет его «самым звучным» (VI, 1, 9), а Платон сравнивал цикад с певчими птицами и считал их помощниками муз. Судя по их описаниям, в Античности звон цикад многим нравился. Честно говоря, у меня есть некоторые сомнения по этому поводу.

Поэт Марк Валерий Марциал (ок. 40 – ок. 103/104) родился в тихой испанской провинции, поэтому до конца своих дней так и не привык к римскому шуму. Переехав в столицу, первые несколько месяцев он провел на третьем этаже инсулы на Квиринале, примерно там, где сейчас стоит знаменитый фонтан Треви. По его словам, ночью там стоял такой грохот, будто по спальне марширует вся римская армия. В своих знаменитых «Эпиграммах» он жалуется: «Ладно, коль будят пять раз, вовсе ж не спать тяжело» (IX, 68, 10)[23][28].

Покровительство состоятельных людей позволило ему впоследствии купить маленький дом в сельской местности, где он мог хотя бы время от времени укрываться от городского шума. Его эпиграмма позволяет представить себе, от чего он бежал:

Зачем, ты хочешь знать, в сухой Номент часто
На дачу я спешу под скромный кров Ларов?
Да ни подумать, Спарс, ни отдохнуть места
Для бедных в Риме нет: кричит всегда утром
Учитель школьный там, а ввечеру – пекарь;
Там день-деньской все молотком стучит медник…
Не смолкнет ни жрецов Беллоны крик дикий,
Ни морехода с перевязанным телом,
Ни иудея, что уж с детства стал клянчить,
Ни спичек продавца с больным глазом…
Тебе же, Спарс, совсем и невдомек это,
Когда ты нежишься в Петильевом царстве…
А нас толпы прохожих смех всегда будит,
И в изголовье Рим стоит. И вот с горя
В изнеможенье я на дачу спать езжу…

(XII, 57)[29]

Негодование поэта вызывала в числе прочего расположенная по соседству начальная школа. В таких небольших частных заведениях учителя (litteratores или grammatici) за скудное вознаграждение преподавали детям письмо, чтение и счет. Помещения были обычно открытые, от улицы их отделяла только тонкая занавеска. Декламация хором, удары палок, крики учителя – все эти звуки беспрепятственно проникали наружу и вливались в общий гвалт.

Две эпиграммы Марциала целиком посвящены школам. В первой он предлагает некоему учителю деньги, сколько тот получает за свой многошумный урок, чтобы на сей раз помолчал. А в другой рекомендует ему немедленно, в июле, отпустить детей на каникулы – и лучше сразу до октября. «Ночи молчанья петух хохлатый еще не нарушил, как раздаются уже брань и побои твои», – жалуется невыспавшийся поэт.

Часть хоть ночи проспать нам дай, – умоляют соседи…
Учеников распусти! Не желаешь ли с нас, пустомеля,
Сколько за ругань берешь, ты за молчание взять?

(IX, 68, 9–12)[30]